До встречи в Бомбее

Мэдди стояла в конце вымощенного мрамором прохода и смотрела вперед, на стоящего у алтаря Люка — он был таким статным в утреннем костюме (пока еще не в форме), выглядел таким счастливым и смотрел на нее, на невесту. Она думала только о нем и о том, что должно было сейчас свершиться. Мэдди сделала первый шаг; голова ее закружилась, а дыхание стало частым и поверхностным от охватившего ее волнения. Мысли о мобилизационных пунктах, открывшихся по всей Индии, улетучились. Она забыла о пустых кораблях, подходивших в тот момент к Бомбею, чтобы увезти военнослужащих, о том, чья армия чью границу пересекает, о мрачном виде матери, сидящей на церковной деревянной скамье в переднем ряду, и о том, что Гай опять прислал карточку с отказом прийти на свадьбу. «Уверен, что все пройдет замечательно и без моего присутствия». Невеста остановилась рядом с женихом, и фата обернула ее плечи, а Люк чуть наклонился, и его низкий, бархатный голос тихо прозвучал у ее уха: «Вот и дождались». Мэдди казалось, что она никогда еще не чувствовала себя счастливее.

Приветствий епископа она почти не слышала, только ощущала руку Люка под своей рукой, его тепло, и то и дело украдкой смотрела на него, а он — на нее. Они оба старались сдержать улыбки, что оказалось практически невозможно. Епископ объявил первый гимн, раздались звуки органа, и когда гости с шелестящим звуком встали и запели об удивительной благодати, Люк снова наклонился к Мэдди и сказал, что белый ей очень идет.

— Спасибо, — прошептала она в ответ.

— Пожалуйста. Ты выглядишь совершенно невинной.

Она почувствовала, как ее улыбка расползается еще шире.

— В самом деле?

— Да, — сказал Люк и подвинулся ближе к ней, — я мог бы даже поверить…

Мэдди фыркнула, чем заслужила неодобрительный взгляд епископа, ставший еще суровее после того, как она из-за этого засмеялась в голос.

— Перестань, — прошептал Люк, глядя на нее искрящимися от веселья глазами, — ты сейчас втянешь нас в историю.

Делла чудесно прочитала отрывок из Послания к коринфянам. «Она репетировала», — признался потом Питер. Все вместе спели еще один гимн, на сей раз о надежде. Епископ прочитал проповедь (по счастью, недлинную), а потом спросил у присутствующих о причинах, вследствие которых брак Люка и Мэделин не может быть заключен на законных основаниях, и ни один человек — даже Элис — не произнес ни слова.

Молодые поклялись во взаимной верности. Глядя друг другу в глаза, они пообещали любить друг друга, пока смерть не разлучит их, а потом выпорхнули из церкви под густо падающими конфетти, впитавшими влагу муссонных дождей. На вилле молодоженов ждал скромный свадебный завтрак — большего им не хотелось. Дождь промочил лужайки, пальмы и струнный квартет, игравший на веранде. Молодые разрезали испеченный поваром великолепный торт, выпили шампанского, потанцевали и посмеялись, ни разу не вспомнив о войне, а с приближением темноты снова вышли под дождь, на сей раз обмениваясь поцелуями, и отправились на автомобиле в жилище Люка.

— Я буду вечно любить тебя, — пообещала Мэдди, когда Люк нес ее на руках от машины в жаркую тишину комнат. — Буду любить тебя даже дольше, чем вечно.

— Хорошо, — отозвался он, поставив ее на пол и касаясь губами ее губ и шеи. — А я сделаю так, чтобы у тебя никогда не возникло желания нарушить обещание.

Глава 14

Самочувствие Элис и в самом деле было недостаточно хорошим, чтобы веселиться на свадьбе. Да и на примерках платья она присутствовала с трудом. Но она скорее пропустила бы их, чем тот момент, когда Мэделин шла по проходу в церкви. Сидя на деревянной скамье, как и прежде в мастерской портнихи, она думала: «Моя доченька, — и безотрывно глядела на милое лицо, — доченька моя». Элис понимала, что прямо сейчас она создает воспоминания, которые потом присовокупит к тысячам других и будет прокручивать в голове бесчисленное количество раз на протяжении долгих месяцев и лет, которые ей суждено прожить без Мэдди. В моменты самого глубокого отчаяния она почти желала, чтобы дочь не приезжала в Индию вовсе; ей было бы проще пережить вечную разлуку, чем обрести свое дитя и потерять его снова.

Элис силилась сохранить самообладание в церкви, а потом и дальше на вилле. Она испытала облегчение, когда Мэделин попросила не устраивать пышного празднования, никакого показного блеска, никакой суеты. «Никакой суеты, — подумала тогда Элис. — Если так, то я справлюсь». Она не танцевала. Ей с трудом удавалось сидеть прямо. Боли в животе, от которых она маялась последние недели, не были притворством или способом скрыть от других свое горе и страх (хотя и это тоже). Они были более чем настоящими и становились всё сильнее, а вместе с ними нарастали приступы тошноты. Элис думала, что всё это из-за переживаний.

— Нет, — тихо сказал Гай. Он пришел уже поздним вечером на следующий день, — это твой аппендикс.