До встречи в Бомбее

«Мне это необходимо, — писала она Эди, — по многим причинам, и не последняя из них — это возможность пожить спокойно, чтобы разобраться в своих мыслях. Мне постоянно хочется, чтобы Люк был здесь.

Когда он был со мной, мне вообще не приходилось ни над чем задумываться».

Она написала это письмо, защелкнув замочки на чемоданах.

Но, видимо, Мэдди на роду было написано готовиться к путешествиям, в которые ей не суждено отправиться. На самом деле, она совершила большую глупость.

Мэдди то и дело предупреждала своих учеников, чтобы они спокойно сидели на шатких стульях и не вздумали использовать их ни для чего другого. Однако на следующее утро, повинуясь неизвестно какому порыву, она сама, забравшись на один из этих стульев, начала развешивать мишуру — один из ее прощальных подарков детям — и упала у них на глазах. Было невероятно больно. Мэдди глубоко потрясло, насколько сильной оказалась боль. Она не могла сдержать слезы. Айрис, бедная маленькая Айрис бросилась бежать так быстро, насколько несли ее пухлые детские ножки, на виллу Деллы, поскольку та жила ближе всех к школе, и подруга приехала на выручку на машине.

— Мэделин Деверо, — прокряхтела Делла, помогая Мэдди сесть на заднее сиденье, — как можно быть такой бестолочью!

Мэдди и сама этого не знала.

По ее просьбе Делла попросила своего водителя отвезти их в больницу общего профиля, а не в военный госпиталь Гая, где лежала Элис, когда заболела, и откуда Люк отправился на войну, навсегда оставив Мэдди.

— Я не смогу там находиться, — стиснув зубы от боли, проговорила Мэдди. — Не смогу думать ни о чем, кроме Люка.

— Значит, в гражданскую общего профиля, — подытожила Делла.

Молодой доктор-британец поставил диагноз — перелом лодыжки и выписал малую дозу морфия для снятия боли. Две недели Мэдди предстояло провести на вытяжке, поскольку травма оказалась серьезной, потом, для большей уверенности, неделю в обычной палате, а дальше ее ждали несколько недель восстановления.

— По крайней мере, к Рождеству ты будешь дома, — пообещала мать. Она приехала перепуганная, сжимая в руке записку, которую Делла отправила ей с посыльным. Ричард, примчавшийся прямо из офиса, прибыл с ней. — Мы позаботимся о том, чтобы оно прошло чудесно.

Мэдди кивнула, но ответить ничего не смогла. Она боялась, что, если начнет говорить о Рождестве и своей долгожданной поездке, которую теперь придется отложить, не сможет сдержаться и разрыдается. Мэдди повернулась к Айрис, ужасно расстроенная тем, что так напугала свою девочку, и погладила ее по щекам со следами слез, стараясь примириться с неизбежностью: они останутся в Бомбее.

— Мне так жаль, — прошептала Мэдди, — я так хотела отвезти тебя домой.

Айрис мученически улыбнулась.

— Но наш дом здесь, мамочка, — ответила малышка. И Мэдди поняла, что она сказала так специально, чтобы подбодрить. Но почему-то от этих слов стало еще хуже.

Она никак не могла сообразить, как сообщить родителям Люка о случившемся, и попросила отца срочно дать телеграмму Эди, чтобы та связалась с ними.

«Поправляйся скорее, — телеграфировала Эди в ответ, — я съежу к Деверо и сообщу им лично тчк Так будет лучше тчк Мы никуда не денемся до весны тчк».

— Весна не за горами, — утешил Мэдди Гай, навестивший ее тем же вечером, когда все остальные ушли. Он принес букет оранжерейных цветов и сладкие пирожки из «Таджа», сказав, что понимает — замена не равноценная, но выразил надежду, что все-таки это хоть немного порадует ее.

— Я так хотела поехать! — воскликнула Мэдди и на этот раз заплакала. Частично от боли в лодыжке, частично от горького разочарования.

— Мэдди, — произнес Гай, положив свои гостинцы. Он взял ее за руку и поднес к губам прежде, чем она успела опомниться. — Пожалуйста, не надо.

— Я не могу ничего поделать, — ответила она.

Гай подвинулся ближе, нежно привлек ее к себе, стараясь не потревожить ногу, и сжал в объятиях. Впервые он сделал нечто большее, чем потерся щекой о ее щеку. Голос где-то в глубине души Мэдди требовал воспротивиться. Но она склонила голову ему на грудь, потому что ей было невыносимо грустно и больно, а он гладил ее по волосам и целовал в эти волосы. Потом она заплакала сильнее, потому что так когда-то делал Люк, а Гай — это вовсе не он.

— Ш-ш-ш, — успокаивал Гай, — ш-ш-ш.

Но даже несмотря на то что Гай не был Люком, Мэдди его не оттолкнула. Если бы она так сделала, он бы ушел, оставив ее в полном одиночестве, а у нее не было никакой уверенности, что она это выдержит. По крайней мере, не этой ночью.

— Я с тобой, — говорил он. — И, если ты позволишь, я всегда буду с тобой.

Она понимала, о чем он говорит. Сквозь слезы и дурман от морфия она воспринимала смысл его слов. И опять внутренний голос прошептал: «Перестань. Ты должна прекратить это».

Но она не остановила Гая. Он снова поцеловал ее, прильнул щекой к ее голове. Мэдди чувствовала его тяжесть, близость и молча прижималась к нему.

Он ничего у нее не просил.

Постепенно Мэдди перестала всхлипывать.

Но он ее не отпускал.