Дневникъ паломника

Вернувшись на мсто, я разбудилъ Б., уговорилъ его сходить помыться, и прислушиваясь въ отдаленнымъ звукамъ его междометій, долетвшимъ до меня, когда онъ, подобно мн, убдился, что утираться нечмъ — забылъ о собственной неудач.

Ахъ! какъ справедливо говорятъ добрые люди, что думая о чужихъ страданіяхъ, мы забываемъ о своихъ!

За пятьдесятъ миль до Мюнхена мстность становится плоской, гладкой и повидимому крайне безплодной, такъ что и смотрть не на что. Путешественникъ сидитъ, устремивъ глаза вдаль, и ждетъ не дождется, когда же наконецъ покажется городъ. Но онъ расположенъ въ низин и всячески старается укрыться отъ взоровъ путешественника, такъ что тотъ замчаетъ его только очутившись уже почти на улиц.

Конецъ воскресенья 25-го

Мы заказываемъ завтракъ. — Я упражняюсь въ нмецкомъ язык. — Искусство жестикуляціи. — Сообразитеіьность. Premi`ere Danseuse. — Англійская пантомима въ Пиринеяхъ. — Ея печальный результатъ. — «Книга нмецкихъ разговоровъ». — Ея узкія понятія о человческихъ нуждахъ и потребностяхъ. — Воскресенье въ Мюнхен. — Гансъ и Гретхенъ. — Большой свтъ и малый свтъ. — Пивная.

Въ Мюнхен мы оставили багажъ на станціи и отправились на поиски завтрака. Разумется, въ восемь часовъ утра большіе рестораны оказались запертыми, но въ конц концовъ намъ все-таки удалось найти въ одномъ саду ресторанчикъ, изъ котораго доносился пріятный запахъ кофе и жаренаго лука. Мы вошли въ садъ, услись за столикомъ, и подозвавъ человка, потребовали завтракъ.

Заказывалъ я. Я хотлъ воспользоваться этимъ случаемъ для практики въ нмецкомъ язык. Въ качеств существеннаго блюда я заказалъ кофе съ булками. Эта часть сошла сравнительно легко. Я такъ напрактивовался за послдніе два дня, что могъ бы заказать кофе съ булками на сорокъ персонъ. Затмъ я сталъ придумывать что-нибудь повкусне и потребовалъ зеленый салатъ. Лакей подумалъ было, что я желаю капусты, но въ конц концовъ понялъ въ чемъ дло.

Ободренный этимъ успхомъ, я расхрабрился и заказалъ яичницу.

— Закажите «Savoury», — замтилъ Б., — а то онъ принесетъ намъ кашицу съ вареньемъ и шеколаднымъ кремомъ. Вы знаете нмецкую стряпню.

— А, да! — отвчалъ я. — Конечно. Да. Такъ вотъ… Какъ по нмецки «Savoury»?

— «Savoury»? — промычалъ Б. — О!.. А!.. гмъ!.. Чортъ меня дери, если я знаю. Хоть убей не припомню!

Я тоже не могъ припомнить. Дло въ томъ, что я не зналъ никогда. Попробовали заказать по французски:

— Une omelette aux fines herbes.

Лакей повидимому не понялъ. Тогда мы обратились къ англійскому языку. Мы повторяли несчастное слово «Savoury» на вс лады, съ такими жалобными, плачевными, нечеловческими интонаціями, что казалось должны бы были растрогать сердце дикаря. Но стоическій тевтонъ оставался непоколебимъ. Мы ршились прибгнуть къ пантомим.

Пантомима по отношенію къ языку, тоже что мармеладъ по отношенію къ маслу — «превосходный (при случа) субститутъ». Но ея значеніе для передачи мыслей весьма ограниченно. По крайней мр въ практической жизни. Въ балет другое дло, — не знаю, найдется ли что нибудь, чего нельзя объяснить пантомимой въ балет. Я самъ однажды былъ свидтелемъ, какъ мужчина-танцоръ легкимъ движеніемъ лвой ноги, сопровождавшимся звуками барабана, объяснилъ premi`ere danseuse, что женщина, которую она считала своей матерью, на самомъ дл только ея тетка съ мужней стороны. Но нужно имть въ виду, что premi`ere danseuse дама съ необыкновеннымъ, единственнымъ въ своемъ род, даромъ сообразительности. Premi`ere danseuse понимаетъ какъ нельзя ясне, что хочетъ сказать человкъ, повернувшись сорокъ семь разъ на одной ног, и ставши затмъ на голову. А иностранецъ среднихъ способностей по всей вроятности понялъ бы его совершенно превратно.

Одинъ мой пріятель, путешествуя въ Пиринеяхъ, попытался однажды выразить пантомимой благодарность. Онъ пріхалъ поздно вечеромъ въ маленькую гостинницу, хозяева которой приняли его крайне радушно, поставили передъ нимъ лучшія блюда, и накормили его до отвалу (онъ очень проголодался).

Они были такъ любезны и внимательны, кушанья оказались такими вкусными, что, посл ужина, онъ захотлъ во чтобы то ни стало поблагодарить хозяевъ и растолковать имъ, какъ чудесно они его накормили и ублаготворили.

Онъ не могъ объясниться на словахъ. Онъ зналъ испанскій языкъ лишь настолько, чтобы спросить что потребуется, да и то при весьма ограниченныхъ потребностяхъ, — но еще не умлъ выражать на немъ какія либо чувства и эмоціи. Итакъ онъ ршился прибгнуть въ мимик. Онъ всталъ, указалъ на пустой столъ, гд стоялъ передъ этимъ ужинъ, затмъ разинулъ ротъ и показалъ пальцемъ на горло. Потомъ потрепалъ себя по той части организма, куда, по словамъ ученыхъ, отправляется ужинъ, и улыбнулся.

Странная у него улыбка, — у моего пріятеля. Самъ онъ увренъ, что въ ней есть нчто плнительное, хотя съ оттнкомъ горечи. У нихъ въ семь улыбкою стращаютъ дтей.

Хозяева были удивлены его поведеніемъ. Они бросали на него тревожные взгляды, а потомъ собрались въ кучку и стали перешептываться.