Квартирьеры облегченно перевели дух и принялись откапывать Гнуса. Гусельников был обвалян в торфяной муке, как шницель. Панировка сыпалась с него струями, и он напоминал разрушенный замок из песка.
– Родненькие. Спасибо, родненькие, – надсадно кашлял и рыдал заживо погребенный.
Перед ним расстелили знамя, а Зеленый схватился за фотоаппарат.
– Мочись на знамя, Иуда, – Розенбаум отвесил Гусельникову пендаль.
– Не могу, – затрясся Гнус, – не получается.
– Не трынди, – авторитетно заметил Гаврош, – здоровые почки выдают свежую порцию мочи через каждые пятнадцать минут. А у тебя почки, как у кабана.
– Не могу.
– Ты издеваешься над нами? – Стотс засучил рукава. – В яму его.
– Сейчас, сейчас, – Гнус начал делать свое преступное деяние.
– Улыбочку, – Зеленый с разных ракурсов стал фотографировать писающего мальчика Гусельникова, – сейчас вылетит птичка. И не одна.
– Закончил? – деликатно поинтересовался Гейне. – А теперь бери стяг в руки, тебе его стирать.
– Варвар ты, Гнус, – расхохотался Зеленый, – я только политические анекдоты рассказывал, а ты на самое святое покусился. Вредитель.
Квартирьеры высоко оценили находчивость Гавроша.
– Надо же, дальновидный какой. И фотик взял, и знамя прихватил.
– Молодчага, Гаврош. Как это ты сообразил, чтобы он на знамя отлил?
– Я с Гнусярой в одной группе учусь, – пояснил Гаврош, – изучил его подлую натуру. Но здесь он сам себя превзошел.
– Армия, – ухмыльнулся в усы Гейне, – тут все как на ладони. Это на гражданке можно кем угодно прикидываться, а в полевых условиях дерьмо сразу вылезет.
Когда квартирьеры сели перекурить, уже совсем светало.
– Вы спросите меня, к эротике или порнографии относятся будущие снимки? – Зеленый покрутил фотоаппарат на шнурке и передразнил Гейне. – Нет, други мои. Нет, нет и еще раз нет. Это всего лишь этап воспитательного процесса. Но если честно, то только сейчас я до конца уяснил разницу между эротикой и порнографией. И знаете, в чем разница?
– Ну и в чем?
– В количестве отсиженных лет.
– И ты что, в натуре, его живьем бы закопал? – высказал вслух затаенную мысль Розенбаум, обращаясь к сержанту.
– Да его не жалко, – усмехнулся Гейне, – кого-нибудь из вас не хотелось в братскую могилу толкать.
– Не гони, – не поверил Гаврош.
– Вы клятву: «Один за всех и все за одного» давали? – Композитор обвел всех леденящим взглядом.
– Дава-а-али, – проблеяли квартирьеры.
– Тогда учитесь за базар отвечать, – Гейне кинул бычок под ноги, отутюжил его сапогом и пошел проверять, как Гнус стирает полковое знамя.
Подстава Посвящается каналу НТВ
Федю Найденова в недобрый час осенило, как радикально лечить пристрастие к алкоголю, табаку и наркотикам. С тех пор он потерял покой и из беспечного, смешливого нарколога превратился в странное существо, размахивающее руками и доказывающее преимущество своего метода перед другими с пеной у рта. Теперь Федор передвигался по своей больнице исключительно короткими перебежками от одного оппонента к другому. Он хватал первого попавшегося врача за лацкан халата, заглядывал в глаза и устраивал прессинг:
– Но ведь правильно, что вся информация должна подаваться с телевизионного экрана? Внушаемость пациента при телевизионном просмотре возрастает в десять раз. В десять! Кардиология развивается, пульмонология шагает семимильными шагами, и только наркология топчется на месте.
– Это да… – мямлил стреноженный доктор, мечтая побыстрее свалить.
– Двадцать пятый кадр недаром запрещен во всем мире в рекламных и предвыборных компаниях, – Найденов смахивал со лба вдохновенную испарину, – а если на гипнотическую песнь еще лечебный шепот наложить… А если задействовать новейшие компьютерные технологии… А если показывать белые горячки, эпилептические припадки и печень умерших от цирроза… Общество анонимных алкоголиков и наркоманов – безнадежное старье, нужно записывать исповеди больных на диски и показывать другим пациентам. Внушаемость будет запредельной. Представляешь, по всей стране можно будет такие программы гонять. Нужен только медицинский кабинет, кресло, телевизор и медиаплеер. И обязательно дипломированный нарколог, прошедший специальную подготовку…
Коллега под благовидным предлогом прощался и убегал, а Найденов искал новую жертву. В больнице его прозвали «Двадцать пятым кадром» и лишний раз старались с ним не пересекаться. Возраст Феди приближался к тридцати, он был холост, горласт и на зависть активен – глобальные идеи будоражили его мозг. Он загорелся запатентовать свой метод, получить на него разрешение Минздрава и влезть в телевизор, чтобы открыть народу правду, а вот женитьбу и обзаведение хозяйством отложил на потом. Найденов вырос без родителей, погибших в авиакатастрофе, и воспитывался тетушкой, та его опекала, но бранила, что он не женится и не заводит детей.