Дмитрий Гулиа

Итак, несколько вагонов хлеба было отгружено из Екатеринодара. Но когда Гулиа со своими друзьями собрался в обратный путь, в городе, который несколько раз переходил из рук в руки, закрепились белые. В окрестностях города шли бои. Город был на осадном положении: всюду офицеры, солдаты, казаки.

В ожидании лучшего часа Гулиа жил в гостинице, где случайно познакомился с людьми, тоже попавшими в беду. Один из них представился Прохоровым, другой — Чениджиевым. Это были общительные и веселые люди, лет по тридцать пять — сорок. Встречаясь за утренним чаем, Прохоров, словно невзначай, показывал газету.

— Господин Гулиа, — говорил он, — не волнуйтесь: скоро разобьют красных, и вы уедете.

— Где это сказано? — спрашивал Гулиа.

— В газете.

Всегда презиравший ложь, Гулиа не выдерживал:

— Сплошное вранье! Вы слышали ночью пальбу? Могу вам сказать: она значительно ближе, чем позавчера.

Чениджиев, улыбаясь, включался в беседу:

— Господин Гулиа, вы слишком горячитесь: белые обещают скорую победу.

— И слышать не желаю эту чепуху!

Потом Прохоров и Чениджиев куда-от исчезали. А наутро история повторялась.

— Господин Гулиа, а ведь им конец.

— Кому это, господин Прохоров?

— Большевикам!

— Это написано в газете?

— Да, в газете.

— Напрасно вы утруждаете себя чтением. Я перестал забивать себе голову этой чушью. — Гулиа перегнулся через столик и прошептал: — Не будьте детьми: они на днях будут здесь, и мы разъедемся по своим домам.

— Кто это они, господин Гулиа?

— Большевики, или красные. Как угодно, так и называйте.

Прохоров и Чениджиев многозначительно переглядываются.

— Они настоящие звери, — говорит Чениджиев.

— Белые? — спрашивает Гулиа.

— Тише, господин Гулиа! Вот вы учитель, а простых вещей не понимаете. В газетах ясно написано: большевики режут детей.

Гулиа смеется.

— Рассказывайте сказки! Каннибалы никогда не одолели бы этих офицеров, которыми кишмя кишит Екатеринодар.

— Вы слишком откровенны, господин Гулиа.

— С вами, с вами, господа! Надеюсь, вы не выдадите… Я не политик, господа, я просто уважаю честных людей. Но если мне нагло врут, я не желаю читать такие газеты, не желаю слушать лжецов… Угодно выслушать предсказание?

— С удовольствием.

— Завтра ждите их.

— Большевиков?

— Именно. Хотите спорить?

Когда поспорили на бутылку шампанского, Прохоров спросил:

— А откуда у вас, Дмитрий Иосифович, такие сведения?

Гулиа говорит:

— Вы, верно, ночью спите. А вы прислушайтесь к стрельбе, и сами скажете, что завтра все кончится. Эти сбегут.

— Ну что ж, мы поспорили, — говорит Прохоров.

И они расходятся, чтобы наутро встретиться вновь. Гулиа определенно надеется выиграть пари — стрельба идет уже где-то на окраинах города.

Наутро Гулиа не нашел белых. Офицеров словно ветром сдуло. Он поспешил в ресторан, чтобы сообщить об этом Прохорову и Чёниджиеву. Каково же было его удивление, когда обнаружилось, что веселые люди куда-то запропастились! Это было огорчительно, но что поделаешь…

Большевики обещали быстро восстановить жизнь в городе и наладить транспорт. И они сдержали свое слово. Дней через десять Гулиа смог выехать на небольшом поезде, составленном из пяти теплушек, в направлении Новороссийска. Однако на третьем или четвертом перегоне поезд остановили. Проверяли документы. Многие были задержаны, в том числе и Гулиа, чья учительская кокарда, не внушила доверия красным.

Ночь Гулиа провел в какой-то халупе. Проснулся от холода и криков. Посмотрел в щелку: — во дворе толпа людей. Страж, вооруженный винтовкой, увещевал:

— Товарищи, разойдитесь. Командир все выяснит. Надо — шлепнем, а не виноват — отпустим.

Через час, когда толпа поутихомирилась, Гулиа усадили на телегу и перевезли в ближайшую станицу. Там его втолкнули в какое-то тесное помещение, где уже сидело по меньшей мере до полусотни.

— Кто вы, господа? — спросил Гулиа.

— А вы? — ответил вопросом какой-то человек в шинели.

— Я учитель из Абхазии. А вы кто?

— Мы белые, — сказал военный.

— Все?

— Да, все.

Гулиа забарабанил в дверь.

— Чего вам?

— Тут ошибка получилась, господин…

— Я вам не господин, — грубо ответили из-за двери.

— Бог с вами, господин товарищ! Недоразумение!.. Прошу меня выслушать!

— На допросе скажешь, — ответил голос.

— Господа, — обратился Гулиа к заключенным, — почему вы так присмирели? Неужели все вы белые?

— Почти все, — усмехнулся офицер.

Вечером начались расстрелы тех, кто расстреливал вчера. К утру камера стала просторней.

Гулиа потребовал кого-нибудь из начальства. Явились какие-то моряки.

— Что вам?

— Я хочу начальника!

— Допустим, я начальник, — сказал огромного роста детина. И вдруг ахнул: — Ребята, а ну-ка, сюда! Кто это?

Ребята столпились возле двери.

— Енерал Кауфман, — сказал один из моряков.

— Он, убей меня бог!

С этой минуты Гулиа стал генералом Кауфманом, направленным сюда для того, чтобы взорвать туннель. Гулиа клялся, совал документы — напрасно: все в один голос твердили, что это тот самый «енерал Кауфман, который под Ригой воевал». И как важный преступник Гулиа был препровожден в город Темрюк, что на берегу Азовского моря.