Дмитрий Гулиа

Жить становилось все труднее. Наша семья пообносилась. И не только наша, разумеется. Елене Андреевне стоило неимоверных трудов прикрывать латаной одеждой наши бренные тела. Были пущены в ход остатки приданого, которые могли соблазнить ростовщиков: серебряная сахарница, золотая цепь от часов, кольца, массивный мамин браслет. Дошла очередь и до уникальных географических карт размерами с комнатную стену. Однако кому нужны были карты? Только после долгих поисков нашелся географ-любитель из села Найдорф (под Сухумом). За десяток карт он давал нам по кружке молока в течение двух месяцев.

Я наблюдал, как из гостиницы «Сан-Ремо» (нынешняя «Рица») матросы выводили Ефрема Эшба. Меньшевики пытались арестовать его. Но подоспели революционные моряки и вызволили своего боевого товарища. Матросы окружали Эшба двойным рядом шпалер. На нем была белая абхазская рубашка с шелковыми застежками и папаха. Представляю себе, как свободно вздохнул он, ступив на борт корабля, который, если не ошибаюсь, назывался «Дакия».

Вскоре произошел такой случай: абхазский князь Эмхаа застрелил матроса. Князь пытался скрыться, но был схвачен крестьянами и передан морякам. На корабле он застрелил еще одного матроса.

— И его бросили в топку, — говорили богатые горожане.

Этот случай описан в рассказе грузинского писателя Лео Киачели под названием «Крейсер «Шмидт».

Словом, разгоралась борьба не на жизнь, а на смерть. Меньшевистские войска двигались в сторону Сочи. На рейде частенько появлялись английские и итальянские корабли, недвусмысленно поддерживавшие меньшевиков.

В девятнадцатом году произошло знаменательное для абхазской культуры событие: родилась первая абхазская газета, названная «Апсны», то есть «Абхазия». Хухут Бгажба пишет: «Д. Гулиа организует выпуск первой абхазской газеты — «Апсны»…»

Отец принес домой свежий номер газеты, отпечатанный на оберточной бумаге. Расцеловал нас, поздравил, словно в праздник, и дал каждому из нас подержать его в руках.

— Ну, берегитесь! — погрозил он кому-то кулаком. — Теперь есть у нас даже своя газета.

Мать раздобыла где-то бутылку вина, и за обедом ее распили. Отец все читал и перечитывал газету. Ему словно не верилось, что в руках у него и в самом деле абхазская газета.

Гулиа так характеризовал «Апсны»: «Газета эта, можно сказать, была по преимуществу литературной, где помещали молодые поэты свои произведения: стихи, рассказы, пьесы и др. Такой характер ей был придан для того, чтобы она не сделалась орудием меньшевиков… Если в газете попадались статьи политического характера, то эти статьи отражали идеи большевиков».

И как могло быть иначе? Что принесли меньшевики Абхазии? Социальную справедливость? Нет, ведь по-прежнему бесчинствовали князья, дворяне и торговцы. Может быть, сытую жизнь? Напротив, люди голодали и бедствовали, как никогда. Может быть, они способствовали развитию национальной культуры? Совсем напротив: они оскверняли ее как могли. В горской школе, которая для Гулиа и многочисленных его сверстников казалась святыней, стоял эскадрон, и классы были превращены в конюшни. Об этом с негодованием писал Дмитрий Гулиа. Меньшевики наносили удар за ударом по всем мыслимым направлениям и отвращали от себя последних заблудших овечек, если такие еще имелись. «Отчего накинула облачную шаль? Что ты плачешь, родина, и о чем печаль?» — горестно вопрошал Гулиа.

Сыхаара сыпсадгил,
Йкалазей, закузей?..
. . . . . . . . . .
Сылашара сыпсадгил,
Абае улахь зейкузей?

Так звучат эти слова по-абхазски.

А в другом месте поэт восклицал: «Молюсь я богу за тебя. Услышит ли он сердца крик?»

Гулиа писал в газете «Апсны»: «Если хотим идти вперед и добиться свободы, прежде всего должны поставить школьное дело… А ну, пусть кто-нибудь скажет, что необразованная нация имеет свободу и самостоятельность! Никогда!..»

Так что же сталось с абхазскими школами? Дмитрий Гулиа в одном из номеров «Апсны» перечислил беды: в одной сельской школе нет «потолка, рамы без стекол, нет дров, нет сторожа»; в другой — «со всех сторон дуют сквозняки»; в третьей — «детей обучают в частном доме, мебели нет никакой, некоторые дети усаживаются на днища деревяных тазов»; в четвертой — «на абхазском, грузинском и русском» занимаются в одно и то же время разом; в пятой — «пока нет учебы» и так далее. Обрушивался Гулиа и на нерадивых учителей. Ему не раз приходилось доказывать такую, например, истину: «…учитель должен находиться в школе, и обучать детей, и устраивать школьные дела…»