Дмитрий Донской

– Ну, нет. Он мне кровный сын: руку-то прохватил до крови!

– Тебе вот и дети сами валятся. А у меня и родина промеж пальцев ушла. Взглянуть не успел, а уж она задымилась.

– Будет тебе и родина, Климе. И детей заведешь. Теперь ты дома.

Годов-то много?

– Двадцати двух полонили да тридцать в Орде рабствовал. Вот и считай.

– Женишься!

– Поглядим.

Утром Кирилл отыскал Овдотью.

– Ну, девушка, как силы? Прибавились?

– Будто покрепче стала.

– Хорошо!

– Где ж хорошо-то? Ты пойми: вот люди видали, сказывают, мужа татары в полон повели. Чем выкуплю? Брата Сеню тоже повели, а он раненой. Как их оттоль достать? А как в яме лежала, лежу и слышу: ребенок шевельнулся.

Легко, как рыбка плеснулась. А у нас их не было. Надо ж ему зародиться в такой беде! Ты, стало быть, не одну меня спас. Всю жизнь об тебе молиться буду. Уж татары ко мне тянулись через обвалины. Да сил недостало: думали, сама задохнусь.

– А и у меня сын. Вчерась нашел. Андреем звать.

– Что ж, иной найденный теплей кровного возрастает. Вьюношек, что ль?

– Младень. Годов осьми. А ты, как город Рязань, отлежалась под бревнами и вот встаешь.

– Твоими руками.

– Полно. Сама сильна. Видел, как на стенах рубилась. Воину впору так.

– Зло взяло. Чего лезут?

– Как это ты столько ден в погребе не евши сидела?

– А там была еда. Чьи-то припасы – репа да морковь.

Однажды Кирилл посоветовался с Климом и отвел генуэзца к Олегу: наскучил он – целые дни озирался вокруг и молчал, с неохотой слушался Кирилла.

Князь вышел из шатра, и Кирилл передал раба князю из полы в полу.

– Сколько ж тебе за него?

– На твою, государь, цену.

– Ну, мне с тобой будет долгий расчет: сказал, чтоб, как ляжет путь, везли б сюда камень. По весне начнем строить. А до весны я те прокормлю.

Да и другому скажи, ключнику, – он теперь волен, коль сам из полона пришел, – пущай придет. Ключником и у меня будет.

Кириллу не хотелось оставаться одному в безлюдной слободе.

– Сперва двери, княже, сруби. Не в чем ключом-то поворачивать.

Олег нахмурился.

– Ступай.

Но хоромы Олегу хоть и не затейно, а скоро и складно поставили.

Вскоре и по всему пожарищу уже светлели избы, дымились землянки, и людской говор опять потек над крутым берегом города Рязани.

Глава 29 ПОКРОВ

Настал Покров. Надо было бы покормить скотину последним пожинальным снопом. Но в далекую Орду ушел рязанский скот, и в пламени погорели снопы.

Журавли улетели задолго до Покрова, и это сулило раннюю и холодную зиму.

Ветер весь день дул с востока, с Орды, – та же примета: жди суровой зимы.

А девушки по всей Руси в этот день молились:

– Батюшко Покров! Покрой землю снежком, а меня молоду – женишком.

Наступили сроки осенних свадеб, и над теплым пеплом Рязани в глухих и темных землянках закипели свадебные каши, загудели венчальные пиры.

Звенели песни, поминая богородицу и Ярилу, и старики за свадебным столом завистливо почесывали бороды, глядя на стыдливое нетерпенье повенчанных, а матери выглядывали за дверь, не лег ли снег: выпадет на Покров снег – добрый знак: молодым он сулит благополучную жизнь.

Кирилл стоял в эту ночь у своих ворот.

Небо над ним чернело зловещей мглой. А по белой земле ветер гнал легкую поземку. Из города долетали голоса, возгласы песен и звонкой девичьей радости.

Кирилл тоскливо вслушивался во тьму. Еще не обсохли землянки, а уж свадьбы поют. А ему – стоять на ветру, слушать далекие пиры да глядеть, как переползают волны снега по буграм окоченелой земли. Так постоял он, отошел от ворот и крикнул:

– Анюта!

И ветер отнес во тьму его тягучий зов. Кирилл прошелся по пустырям. Всюду мело, отовсюду долетали вскрики свадебных песен и причитаний. Никогда так не томил его пустой, неприютный дом.

"Может, в Коломну к Домне сходить? Нет, не то думается".

Невдалеке, меж изгородями, шарахнулась, ляскнув зубами, тень волка.

Кирилл свистнул. Тотчас волк остановился и повыл. Ему откликнулись издалека.

"Подмогу зовет!"

Кирилл вспомнил о доме.

"Как бы вой Андрейшу не напугал".

Не спеша он пошел обратно; ветер бил в лицо сухим, жестким снегом, мешал смотреть. Отворачиваясь от ветра, он видел, как не спеша следом плелся волк.

"Чего пристал?"

Но невдалеке от дома волк взвизгнул и остановился. Кирилл оглянулся на него. Волк стоял, ощетинившись, поводя носом по ветру, и тревожно, негромко скулил.

"Кого чует?"

Кирилл тоже остановился и огляделся. Впереди ничего нельзя было рассмотреть: ветер слепил. Возле своих ворот увидел свежий медвежий след: его еще не успело замести.

Кирилл вынул кинжал и пошел к дому. На ступеньках и на крыльце виднелись по снегу свежие медвежьи следы. Медведь, шатающийся в эту пору, страшен. Кирилл огляделся и вдруг заметил, что дверь в сени приоткрыта и следы уходят туда.

Он прислушался. В глубине сеней было темно и тихо.

Тогда, с кинжалом в руке, Кирилл решительно вошел в сени, запер изнутри за собой дверь и остановился.

"Притаился? Оробел?"