Когда Дьюи исполнилось четырнадцать лет, я мысленно подготовилась к его скорой смерти. По словам доктора Эстерли, состояние его кишечника таково, что вряд ли он протянет больше двенадцати лет. Дьюи обладал редким сочетанием генетических свойств и характера. Когда ему исполнилось семнадцать лет, то я почти перестала думать о его смерти. Я воспринимала ее не как нечто неотвратимое, а как очередной придорожный столб на пути, ведущем вниз. Поскольку я не знала ни его координат, ни каким он предстанет, когда мы его увидим, к чему тратить время на пустые опасения? Я просто радовалась дням, проведенным вместе, а во время наших вечеров не загадывала дальше следующего утра.
Когда Дьюи перестал реагировать на слово «ванна», мне стало ясно, что он теряет слух. На протяжении многих лет это слово вызывало одну и ту же реакцию – кот убегал в панике. Раньше, если кто-то из нас говорил: «Прошлым вечером мне пришлось чистить ванну», – Дьюи мгновенно исчезал. Всякий раз.
– Да это не про тебя, Дьюи!
Но он уже не слушал. Стоило произнести слово «ванна», или «щетка», или «расческа», или «ножницы», или «доктор», или «ветеринар» – Дьюи тотчас скрывался. В особенности если это ужасное слово исходило из моих уст или Кей. Когда я отлучалась из библиотеки по служебным делам или болела, забота о Дьюи возлагалась именно на Кей. Если кот в чем-то нуждался или ему не хватало любви, а меня не было поблизости, он направлялся к ней. Сначала она проявляла сдержанность, но по прошествии многих лет стала ему второй мамой; она любила его, но не поощряла его дурных привычек. Если мы с Кей стояли рядом и кто-то из нас произносил слово «вода», Дьюи убегал.
И вот однажды кто-то сказал «ванна», а кот не убежал. Он по-прежнему удирал, стоило мне
Возможно, это не имело прямого отношения к слуху. Когда приходит старость, выясняется, что самые простые вещи вовсе не так просты. Сказываются проявления артрита, не работают мышцы. Ты худеешь и становишься неуклюжим. У котов, как и у людей, кожа теряет эластичность, появляются сухость и зуд, которые плохо поддаются лечению. И в этом вопросе нет мелочей, ведь работа кота заключается в том, чтобы позволять себя ласкать.
Дьюи по-прежнему встречал всех посетителей у входа. Он все так же ценил возможность подремать на коленях, правда, на собственных условиях. Его заднее левое бедро страдало от артрита, и, если его пристраивали в неудобном положении или поднимали неправильно, он испытывал боль и уходил, прихрамывая. Все чаще и чаще по утрам он устраивался на абонементном столе, где чувствовал себя под защитой. Он был убежден в своей красоте и популярности и знал, что посетители сами будут подходить к нему. И выглядел по-королевски: лев, озирающий свои владения. Даже его поза напоминала повадки львов: скрещенные перед туловищем передние лапы и поджатые задние, – являя пример достоинства и изящества.
Сотрудники стали тихонько предупреждать посетителей, чтобы те бережно обращались с Дьюи и заботились о его удобстве. Джой большую часть времени проводила среди посетителей и строго оберегала его покой. Она часто приводила своих племянниц и племянников, чтобы они могли повидаться с Дьюи, даже в свои свободные дни, и по собственному опыту знала, какими неловкими порой бывают люди.
– Дьюи предпочитает, чтобы его осторожно гладили по голове, – предупреждала она посетителей.
Это понимали даже школьники начальных классов. Дьюи теперь стал старым, и они проявляли свою заботу. Подрастало уже второе поколение детей в семьях тех, кого Дьюи знал еще котенком, поэтому родители следили за хорошим поведением детей в библиотеке. Когда они нежно гладили Дьюи, он устраивался у их ног или, если они сидели на полу, садился к ним на колени. Теперь он старался быть осторожнее, поэтому громкий звук или неловкое прикосновение заставляли его сторониться посетителей.