За последние двое суток я ни на минуту не сомкнул глаз. Сидел в темном углу зала за пустым столом и смотрел на огромные деревянные часы, что висели над дверьми трактира. С каждым новым часом в полную чашу моего терпения добавлялось по капле, и она уже была переполнена до предела. Я находился на грани нового опрометчивого поступка, и лишь письмо Астрид, которое я периодически перечитывал, останавливало от того, чтобы выйти на улицу, принять истинную ипостась и отправиться за ней во дворец! Невыносимое ожидание и страх за ее жизнь съедали изнутри. Чем ближе стрелка часов приближалась к рассветному часу, тем больше бредовых мыслей рождало мое воображение. Я гнал их одну за другой, но на смену обязательно приходили новые, и не было этому ни конца, ни края! Дрожь прокатывалась по телу, а руки тряслись. Хозяин таверны, для которого я стал уже привычным постояльцем, изредка посматривал сначала в мою сторону, а потом на часы, будто сам с нетерпением кого-то ждал. Но находясь в оцепенении, я не мог всерьез задуматься о странности его поведения. Меня больше волновали часы. Медленно раскачиваясь на стуле, я сверлил глазами часы, будто мысленно подгоняя стрелки, заставляя их двигаться быстрее. Но в какой-то миг музыка стала невыносимо раздражать, а звон бокалов, болтовня и смех гостей так и вовсе почти вывели меня из себя. Неимоверным усилием воли я тушил в себе дикое желание убить каждого, кто посмел бы раскрыть рот или просто даже пошевелиться. В крохотной комнате на втором этаже, что я снял, когда приехал, было гораздо спокойнее, но я не мог покинуть зал и оторваться от часов. Внутренняя тревога нарастала огромным снежным комом и, когда до рассвета оставалось две минуты, я подскочил с места, с нетерпением глядя на двери таверны. Сердце как будто отсчитывало последние удары, а дыхание… Я почти не дышал!
Как только часы пробили шесть раз, а двери не распахнулись, я обессилено опустился на стул, и холодными, трясущимися руками закрыл лицо. Никогда в жизни я еще не испытывал такого отчаяния! Оно заполонило собой все мое нутро, а мрачные мысли с бешеной скоростью закрутились в голове. Я хотел, но у меня не получилось взять себя в руки и здраво подумать о том, что же делать дальше.
— Господин, — услышал я мужской голос и с трудом отнял руки от лица. Посмотрел снизу вверх на стоящего надо мной хозяина трактира. — Это вам, — положил он передо мной свернутый трубочкой листок бумаги, перевязанный лазурной лентой, и ушел. В состоянии ступора я сидел и смотрел на неизвестное послание, опасаясь даже притронуться к нему. И лишь спустя несколько мгновений проблеск надежды заставил развязать ленту. Трясущимися руками взял свиток. Не успел развернуть бумагу, как из-за соседнего столика, где сидели вновь прибывшие путники, донеслись слова, к которым я невольно прислушался.
— Слышали новости? Королева Астрид умерла.
— Так молодая же еще!
— Поговаривают, что отравили. Зачем кармазинам на престоле блуасанка? Я был на погребении и видел короля Хакона. Он был убит горем…
У меня в висках застучало так громко, что я уже не слышал продолжения их разговора. Сердце забилось в груди подстреленной птицей, стоило на секунду представить, как мертвая Астрид лежит в гробу, а над ней склонился Хакон. Как в нужный миг она не открывает глаз, оставаясь в объятиях смерти навсегда.
От страха едва не задохнулся и машинально развернул бумагу, уставившись на нее невидящим взглядом. Буквы расплывались перед глазами, и я никак не мог прочесть послание. До боли зажмурился и стиснул зубы, вступая в неравную схватку с тревогой. Резко распахнул глаза и впился взглядом в короткий текст, узнавая почерк Мага.
Казалось, на меня только что вылили ушат ледяной воды, а потом все тело закоченело от холода. Я так и сидел на месте с приоткрытым ртом, до конца не веря тому, что прочел. И вот уже яркие лучи солнца просочились в окна таверны, пожирая своим светом сумрак рассвета. Вот и музыка стихла, а бард сошел со сцены. Гости таверны готовились встретить новый день. Самый обычный для них день, который для меня стал роковым!