Дика

«Ласточка» легко поднялась в воздух. Илита взглянула на приборы: горючего достаточно, чтобы долететь до Севастополя и вернуться на аэродром. Эх, была не была — курс на Севастополь! И пусть потом будет драить ее старший лейтенант Ефименко, пусть достанется на орехи от майора Джапаридзе!..

Время близилось к рассвету. Но, казалось, низкие облака, темные как сажа, решили навсегда преградить путь светлому дню.

«Успею», — решила Илита, повернув в сторону моря. Над морем лететь безопаснее: «мессеры» к воде не сунутся. Притом граница моря и земли, то и дело выдающая себя витой ниткой белой пены, — отличный ориентир.

Севастополь можно было увидеть издали. Небо над ним всегда пылало розоватым заревом. Но на подходе к городу следовало быть особенно внимательной: тут «мессеры» властвовали безраздельно, тут зенитки давно пристрелялись к каждому клочку неба.

Впереди показалось знакомое зарево: Севастополь!

Илита облегченно вздохнула: хорошо, значит, не сбилась с курса. Теперь еще пять — десять километров, и «Ласточка» будет над городом, над своими.

Три красные ракеты, рассекая тьму и роняя за собой искристые перья, взлетели с земли вверх. Илита знала: это те, кто несут охрану Севастополя со стороны моря, спрашивают у нее: «Кто ты? Свой или враг?» Не медля, она достала ракетницу и выстрелила в сторону Константиновского равелина желтой ракетой — это был пароль на сегодня.

Огонек внизу засигналил: «Дорога открыта! Лети».

Вот было бы замечательно, если б зеленая елочка Илиты упала в центр города. Но зенитки врага начеку; они бьют все сильнее, стараясь отогнать «Ласточку». Илита, обманывая врага, то бросает самолет вверх, то, выключив мотор, планирует вниз. Вот, кажется, центр Севастополя. Илита разворачивает машину и одновременно перерезает веревку. Елочка мягко соскальзывает с крыла…

Илита кричит ей вслед, забыв на мгновение, что голос все равно не дойдет к земле, опаленной тысячами бомб и снарядов:

— Привет героям Севастополя!..

Вот так это было.

Уже под утро она возвратилась на родной аэродром.

…Да, что-то долго не вызывает ее майор Джапаридзе. Видно, злость копит.

На промерзшем крыльце барака заскрипели чьи-то тяжелые шаги, хлопнула входная дверь. Кто-то прошел по коридору и остановился у комнаты Илиты.

Она подняла голову. Может, Егоров или Канторович пришли ее утешить?

Стук в дверь был решительным, резким.

— Кто там? Войдите.

— Спасибо, что пускаешь! — На пороге стоял майор Джапаридзе. — Ну, перво-наперво, с Новым годом тебя, Илита!

«Сейчас начнет драить, — грустно подумала Илита. — Ну как ему объяснишь, что я не могла поступить по-другому?»

Но лицо Джапаридзе не предвещало грозы. Глаза его были веселы, и смотрел он на Илиту дружески.

— И вас тоже, товарищ командир, с Новым годом! — чуточку помедлив, ответила Илита.

— А ты почему не на новогоднем вечере? — словно ничего не случилось, задал вопрос Джапаридзе. — Там мои мужики просто с ног сбились, тебя ожидаючи! Все глаза проглядели: скоро ли Дика появится? А ты тут сидишь одна-одинешенька… Уж не заболела ли, осетиночка? Смотри, героиня, тебе болеть нельзя!

Илита была удивлена: странно как-то ведет себя командир эскадрильи. Будто и не слышал он о случае с елочкой. Вместо того чтобы ругать, похваливает, героиней называет.

— Устала я, товарищ майор, — ответила Илита.

Джапаридзе прищурил глаза.

— Устала? — переспросил он. — А может, письмо тебя расстроило? Мне разведка донесла: тебе с последней почтой треугольничек прибыл, — закончил он шутливо.

Илита не могла удержаться, чтобы не притронуться к кармашку гимнастерки, где лежало письмо Харитона. Цело! Джапаридзе, заметив это невольное движение, улыбнулся. Словно желая поддержать Илиту в чем-то, он вытащил из планшетки смятую газету.

— Смотри, осетиночка, — заговорил он, волнуясь, — какие тут стихи напечатаны…

Илита взяла газету. Это была армейская многотиражка. В глаза ей бросилась колонка стихов.

— Симонов написал. — Джапаридзе смотрел на Илиту, но видел, наверно, совсем другую женщину — ту, что родила ему двух девочек и живет сейчас в Грузии. — Вслух читай…

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди…

Илита остановилась, а потом продолжала читать уже без передышки до самого конца. Стихи взволновали ее не только мужеством, с которым боец говорил о себе и своем ратном труде, но и верой его в любовь — единственную и вечную, сильную и красивую.

— «Жди меня!..» — повторил вслед за Илитой майор. Он грустно покачал головой. — Сколько их сейчас на земле, ждущих и тоскующих. Миллионы! И как ни обидно об этом говорить, многие, очень многие не дождутся своих любимых. Я ведь и сам подписал немало похоронок. Подписываю, а рука дрожит, сердце горечью полно, будто наношу кому-то рану… Ох, война — тяжелая штука! — Он вдруг посуровел. — Не мы ее начали, а кончать ее — нам! Будем воевать, воевать, воевать, пока всех фашистов, всех изуверов не перебьем…