Дика

«Ночью я снова стану орлом, — шутливо писал Харитон. — Поднимусь в небо и полечу далеко-далеко, в чужие, недобрые края. Но, кажется, орлы не пишут писем? Не видела же ты орла с пером в руке, склонившегося над листочком бумаги. Так что некоторое время не жди от меня весточки, дорогая… Только куда бы ни забросила меня судьба, ты всегда будешь у меня в сердце, словно ласточка в родном гнезде.

Мы устали от разлуки — и ты, и я. Но кому жаловаться на это? Время сейчас не такое, чтобы жаловаться, да и некому жалобы разбирать. Война! Огненный вихрь на нашей земле не стихает. Каждый день гибнут люди — тысячи замечательных людей. Когда все это кончится? Кто ответит на этот вопрос? Но без надежды нельзя воевать, нельзя жить. И да будет так, как мы с тобой, любимая, договорились, ладно? 22 июня 1941 года — день нашей несостоявшейся свадьбы. 22 июня в год окончания войны! — наша новая свадьба! Дай руку, радость моя! Хорошо? Я пожимаю твою руку от всей души! Тебе не больно?..

До свидания, любимая! Подожди, подожди, не прощайся — только еще одно теплое, сердечное объятие и один сердечный поцелуй! Вот так, теперь совсем хорошо! Мне стало легко, когда я поговорил с тобой. Я буду смелее чувствовать себя на крутых и длинных поднебесных дорогах. А теперь еще раз до свидания! До встречи в Берлине. Ведь разобьем же мы когда-нибудь этих фашистских бандитов, прогоним их с родной земли! Да, до встречи в Берлине! И чтобы мы танцевали там победный симд — наш старинный осетинский танец. Береги себя, Илита».

Слезы потекли по щекам Илиты. Она не могла, не хотела их сдерживать. Пусть текут, если плачется. Это не от слабости, не от растерянности. Это… просто слез много… накопилось.

Потом, наплакавшись, сложила письмо привычным треугольником, спрятала его в карман гимнастерки. Харитон надеется, что они встретятся в Берлине, в самом логове грязного убийцы Гитлера. Надеется, что они будут танцевать там победный симд. Что ж, Илита не откажется сплясать симд в Берлине. Но доживут ли они с Харитоном до этого славного, счастливого дня? И как далеко этот день от дня нынешнего?

Вздохнув, Илита встала и подошла к окну. Она и дома, в родном Фарне, любила подолгу стоять у окна в зимнюю пору. Тут, на краешке кубанской земли, снега было немного. Но зато ветер, неутомимый и злой ветер, рыскал по полям и дорогам, стискивал ледяными объятиями верхушки холмов, сбивал с ног людей. «Таманец, — говорили о таком ветре. — С Тамани идет».

Таманец то и дело рвал холодными и острыми когтями рамы. Он взвихривал снег перед окном, и тогда быстрая, текучая пелена скрывала от взгляда Илиты разбросанные дома хуторка, возле которого расположился аэродром.

Безлесная, скучная равнина расстилалась вокруг. Как говорится, глазам не на что порадоваться.

И тут Илита вспомнила о елочке, которую она вчера ночью сбросила с самолета севастопольским детишкам. То-то будут они счастливы! Конечно, елка маленькая, куцая, но зато она, может, единственная на весь Севастополь. Вот соберут ребят в каком-нибудь бомбоубежище, украсят елку чем бог послал и устроят новогодний праздник…

Илита попыталась представить себе эту картину и не могла. Праздник… Немало ребятишек осталось в Севастополе. Елка им, конечно, понравится. А ведь из-за этой малорослой елочки Илита пошла на большой риск. Могла бы и машину погубить. Уж старший лейтенант Ефименко выговорил бы ей за это. Неизвестно еще, как посмотрит на все дело Джапаридзе. Будет обидно, если он действительно влепит ей суток десять домашнего ареста!