Читаем Диалоги об искусстве. Пятое измерение полностью

Картина «Персики и груши» Сезанна из собрания Пушкинского музея была написана в начале 1880-х годов. Очевидно, что художник не ставил цели имитации натуры, здесь нет принципа сохранения высокой художественности, принципа подобия и полного соответствия природе, который был так распространен в XVIII веке и так высоко ценился в XVII столетии. У Сезанна другой подход: он постимпрессионист, он не принимает систему впечатлений от предмета, он отталкивается от натуры и добивается растворения предметов и природы в видении художника. Он обращается к материальному миру, к предмету, но не к тому, какой он есть, а к тому впечатлению, которое он создает о себе, он говорит о предметном мире как о мире каких-то полновесных материальных субстанций, которые надо показать в определенном качестве. Поэтому его «персики и груши» не всегда уж так похожи на персики и груши: груши еще благодаря своей форме хорошо узнаваемы, но персики можно спутать и с яблоками. Сезанн не ставит перед собой задачи передать предмет буквально, но старается все объекты утвердить с полным уважением к предмету. Искусство Сезанна в жанре натюрморта полно сложных и глубоких философских раздумий. Недаром он даже своим моделям говорил: «сиди как яблоко». То есть он хотел весь вещный мир, сохраняя его ценность, свести, по его словам, к простым геометрическим формам.

Иначе работал в жанре натюрморта современник Сезанна художник Поль Гоген. В Пушкинском музее хранится много картин Гогена, в том числе несколько его натюрмортов.

Поль Сезанн. «Натюрморт с сахарницей», 1890 (холст, масло)

Подобно Сезанну и Ван Гогу, Гоген первые импульсы своего искусства получил от импрессионистов, и мы это отмечаем в его прекрасной картине «Цветы Франции» 1891 года. Мы видим в ней все приметы импрессионистической живописи: свободное ведение кисти, трепетную, свежую манеру письма. Сам тип такого рода натюрморта Гоген увидел у своих современников: у Эдуара Мане в картине «В ателье», где натюрмортная композиция также связана с фигурами, и у Эдгара Дега в работе «Натюрморт с хризантемами», в котором тоже представлена человеческая фигура. У Гогена люди расположены в левой части полотна. Само построение картины с использованием линейной перспективы, в которой расположен стол, говорит об опоре художника на классическую живопись. Однако нельзя не заметить и совсем необычные элементы – прежде всего это цвет. Конечно же, цвет – главная составная часть всей системы импрессионизма, художники стали писать на открытом воздухе и необыкновенно обогатили цветовую палитру, вводя разнообразные оттенки. Гоген в этой же манере пишет прелестные розовые цветы, но вместе с тем цвета у Гогена как бы абстрактны и независимы от поверхности картины. Если Ван Гог, используя цвет, подошел прежде всего к его эмоциональной, экспрессионистической выразительности, если Сезанн был цветовым конструктором, он писал предметы через лепку цветом, то Гоген соединяет цвет с плоскостью и выводит цвет на плоскость. Таким образом он хочет трепетный взгляд на мир, характерный для импрессионистов, живущих впечатлениями от проходящей мимо них жизни, обменять на что-то вечное, устойчивое, на какие-то вечные ценности.

Поль Гоген. «Натюрморт с попугаями», 1902 (холст, масло)

Другая картина называется «Натюрморт с попугаями». Интересно, что эта работа имеет и второе название – «Мертвые птицы». При созерцании полотна возникает двойственное впечатление: необыкновенно яркая, насыщенная живопись, попугаи изображены во всей красочности их оперения, но они мертвы, рядом лежит походная фляжка из тыквы, со стола соскальзывают цветы, а за ними высится идол; это скульптура работы самого Гогена, таитянская богиня луны Хина. Ученые склонны интерпретировать эти собранные вместе предметы как тему ухода, тему смерти. И видимо, так оно и есть, несмотря на внешне жизнерадостное колористическое решение. Очевидно, все-таки Гоген вложил в этот натюрморт символический смысл, как и во многие другие свои произведения. Мы знаем, что натюрморт был написан за несколько месяцев до смерти художника в деревне Атуона на острове Хива-Она. Может быть, эта картина и была его прощанием с жизнью.

<p>XX век</p>

Рубеж XIX и XX веков был временем поисков новых путей в искусстве. Многие художники полностью отказались от имитационных функций искусства, то есть воспроизведения самой натуры, у ряда художников произошел отказ от предмета, от его традиционного изображения. Нередко и сейчас зрителю приходится делать дополнительные усилия, чтобы угадать в натюрморте вещь, которая изображена. Она как будто бы есть, но она ускользает от нашего восприятия, и мы с трудом ее идентифицируем. Разумеется, за этим лежит отказ от гармонического понимания мира, и это связано с общим состоянием искусства и жизни рубежа веков.

Перейти на страницу:

Все книги серии ARTS+

Диалоги об искусстве. Пятое измерение
Диалоги об искусстве. Пятое измерение

Ирина Александровна Антонова – единственный музейный деятель, чье имя широко известно не только в профессиональном кругу. Легендарный директор ГМИИ им. Пушкина, человек, влюбленный в великое искусство прошлого и открывший для нас современных художников, она умела не только показывать искусство в стенах своего музея, но и рассказывать об нем, заражая своим восторгом, своей любовью. С 60-х годов Ирина Александровна читала лекции об искусстве, а последние двадцать лет жизни вела авторскую передачу «Пятое измерение», которая стала антологией рассказов о художниках, картинах, музеях, коллекционерах.Эта книга посвящена очень важному повороту в изучении истории искусства – «вечным темам искусства» и состоит из четырех больших разделов: «Любовь», «Герой», «Человек и Природа», «Натюрморт». Каждый раздел сопровождается цветными фотографиями произведений из коллекции Пушкинского музея.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Ирина Александровна Антонова , Мария Л. Николаева

Культурология / Прочее / Культура и искусство

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология