Девушка по соседству

– Но пил мой папа в точности как Вилли, – сказала она, – и я все слышала. Слышала, как он приходил ночью и сразу же шел к кровати и влезал на маму, как на кобылу. Я слышала, как они пыхтели и сопели, и мама причитала «нет-нет-нет», а он с размаху шлепал ее – в общем, все как у Вилли. Ведь мы, бабы, повторяем ошибки наших матерей, все время уступая мужчине. Да, у меня тоже была эта слабость, потому я и заполучила всех этих мальчишек, с которыми он меня бросил помирать с голоду. Работать как раньше, во время войны, я уже не могу. Сейчас все места достаются мужчинам. А мне остается лишь растить эту ораву. Ну да, Вилли присылает мне чеки, но этого не хватает. Ты сама знаешь. Ты видишь это. И от твоих чеков тоже толку мало. Ты понимаешь, о чем я? На тебе Проклятие. Нет, я не о месячных. Я о том, что с тобой будет еще хуже, чем было со мной. Я это носом чую, Мегги! Будешь, как моя мать и как я, жить с каким-нибудь ирландским выродком, а он будет лупцевать тебя и трахать и заставит тебя полюбить все это, а потом – вжжжик! – и его уже нет. Перепихон. Вот в чем вся суть. Твоя теплая влажная дырочка. В этом Проклятие – ты понимаешь? Проклятие Евы. Наша слабость. На ней они нас и ловят. Я тебе говорю: женщина всего лишь шлюха и животное. Тебе нужно это понять и хорошенько усвоить. Женщин пользуют, трахают и лупцуют. Любая женщина – просто шлюха с дыркой. Такой она была, и есть, и будет. И для тебя я могу сделать лишь то, что делаю сейчас. Я могу попытаться выжечь это из тебя.

Она зажгла спичку.

– Понимаешь?

Рут бросила спичку, целясь в платье Мег. Спичка погасла, не долетев до цели и, дымясь, упала на пол. Рут зажгла еще одну.

– Ты понимаешь?

На этот раз она наклонилась вперед. Спичка, упав на подол платья, еще горела. Мег задергалась всем телом и стряхнула ее.

– Сильная, молодая, здоровая девушка – ты думаешь, что пахнешь свежестью и юностью? Но для меня ты воняешь горелым. Перегретой похотью. Это твое Проклятие и твоя слабость. Это все в тебе, Мегги.

На платье Мег осталось темное пятно, там, куда попала спичка. Мегги смотрела на меня и мычала, пытаясь что-то сказать.

Рут уронила сигарету на пол и раздавила ее ногой.

Потом встала с кресла, наклонилась вперед и зажгла еще одну спичку. Убежище наполнилось запахом серы.

Рут поднесла спичку к оборкам платья.

– Понимаешь? – сказала она. – Думаю, ты будешь мне благодарна.

Мег извивалась, натянув веревки. Ткань обуглилась, но не загорелась.

Спичка догорала. Рут стряхнула ее на пол.

И зажгла еще одну.

И поднесла ее к подолу, к уже обугленному пятну. Она вела себя как сумасшедший ученый в кино, ставящий какой-то странный опыт.

Обгоревшая ткань пахла выглаженным бельем.

Мег извивалась, пытаясь освободиться. А Рут просто схватила край платья и держала спичку, пока ткань не загорелась. И потом бросила спичку на ногу Мег.

Я смотрел, как тонкий язычок пламени пополз вверх.

Пламя разгоралось.

Как Вуфер со своими солдатиками у мусоросжигалки. Только на сей раз все было всерьез. Приглушенный кляпом визг Мег придавал всему этому реальности.

Теперь пламя добралось до середины бедра.

Я шагнул вперед, чтобы сбить огонь ладонями. Но Рут наклонилась и загасила пламя, плеснув на него колой из стоявшей на полу бутылки.

И, смеясь, посмотрела на меня.

Мег с облегчением обмякла.

Вид у меня был напуганный. Потому что Рут смеялась без остановки. И еще я понял: она знала, что я все время стоял позади нее. Но ее это нисколько не заботило. Ей было наплевать на то, что я все видел. Наплевать на все, кроме урока, который она преподавала Мег. Это было в ее глазах – ничего подобного я прежде не видел.

Но после – да.

И слишком часто.

В глазах моей первой жены после очередного нервного срыва. В глазах некоторых пациентов – обитателей «пансионата». Один из них, как мне рассказали, убил свою жену и малолетних детей садовыми ножницами.

Холодная абсолютная пустота без проблеска радости. Ни грана сочувствия, ни грана жалости. Дикие глаза. Глаза хищника на охоте.

Глаза змеи.

* * *

И это была Рут.

– Что скажешь? – спросила она. – Думаешь, она услышала?

– Не знаю, – сказал я.

– В карты поиграть хочешь?

– В карты?

– В «сумасшедшие восьмерки» или еще во что-нибудь.

– Да. Можно. – Что угодно, подумал я. Все, что ты захочешь.

– Пока мальчики не вернутся, – сказала она.

Мы прошли наверх и уселись играть – не обменявшись за всю игру и десятью словами.

Я пил колу, бутылку за бутылкой. Она курила, одну сигарету за другой.

Рут выиграла.

Глава тридцать третья