Девушка из кошмаров

– Мне жаль, Кас, – говорит она и гладит меня по руке, словно это меня только что бросили.

Проходит полтора дня, а от Томаса даже эсэмэски нет. Ловлю себя на том, что проверяю телефон каждые пять минут, словно влюбленная школьница, гадая, не стоит ли ему позвонить или лучше оставить его в покое. Может, им с Кармель удалось поговорить. В таком случае не хочу им мешать. Однако если я как можно скорее не расскажу ему про фотографию, у меня башка лопнет. И про поездку в Лондон. Может, он даже ехать не захочет.

Мы с мамой возимся на кухне. Она взяла выходной от колдовских дел и решила поэкспериментировать с новой жаропрочной кастрюлькой. Затеяла какую-то курицу по сикс-биновскому рецепту – я не в восторге от идеи, но у нее такой счастливо-беззаботный и лихой вид в новом переднике с петухами, что я играю свою роль и проявлю достаточно храбрости, чтобы съесть то, что достанут из духовки. Мы избегаем разговоров о чем бы то ни было, связанном с Анной, или атамом, или адом, или Гидеоном. Кстати, наличие у нас иных тем для беседы некоторым образом утешает.

Я как раз встаю со стула, когда раздается стук в дверь. Но это не Томас. У нас в прихожей стоит Кармель. Вид у нее виноватый и несколько растерянный, но одежда по-прежнему подобрана по цветам, а прическа как всегда безупречна. И одновременно где-то в Тандер-Бее Томас представляет собой совершеннейшую развалину.

– Привет, – говорит она.

Мы с мамой переглядываемся. Непринужденность у нас получается так себе – мы просто застыли где были: я – на полпути со стула, а мама – нагнувшись над духовкой в рукавицах-прихватках.

– Можно с тобой поговорить? – спрашивает Кармель.

– Ты с Томасом поговорила?

Она отводит взгляд.

– Наверное, тебе лучше сначала с ним пообщаться.

Но стоит она так, что я невольно сдаюсь. Никогда прежде я не видел Кармель Джонс настолько не в своей тарелке. Она мнется, не зная, уйти или остаться, одна рука на дверной ручке, а вторая так стискивает ремень сумки, что тот того и гляди порвется. Мама кивает на дверь, потом на лестницу, ведущую наверх, в мою комнату, и делает мне глаза. Я вздыхаю.

– Ты как раз к обеду, Кармель, – говорит мама.

Та неуверенно улыбается:

– Спасибо, миссис Лоувуд. А что у вас на обед?

– Не знаю. Сама придумала.

– Мы спустимся через пару минут, мам, – говорю я и протискиваюсь мимо Кармель к лестнице.

Пока мы поднимаемся ко мне в комнату, в голове у меня мечутся вопросы. Что она здесь делает? Чего ей надо? Почему она не хочет поговорить с Томасом?

– И как же прошло твое большое свидание с Дереком? – спрашиваю я, закрывая дверь.

Она пожимает плечами:

– Нормально.

– Значит, оно стоило того, чтобы разбивать Томасу сердце? – выпаливаю я.

Не понимаю, почему я чувствую себя таким преданным. Отчасти мне кажется, что свидание с Дереком было лишь отмазкой и что на самом деле она никуда не ходила. Это меня бесит, и я хочу, чтобы она сказала то, за чем пришла сюда, спросила меня, останемся ли мы по-прежнему друзьями, чтобы я мог сказать ей «нет» и выгнать ее к чертовой матери из моего дома.

– Дерек не такой уж плохой, – говорит она. Невероятно. – Но дело не в нем. Вообще не в нем.

Очередное оскорбление застревает у меня на языке. Взгляд ее спокоен, и написанное у нее на лице извинение предназначено не только Томасу. Кармель пришла сюда не объясняться. Не спрашивать меня, останемся ли мы друзьями. Она пришла сказать, что мы ими и не были.

– Мама была права, – шепчу я. Меня таки бросают.

– Что?

– Ничего. Что происходит, Кармель?

Водит ногой. У нее имелись какие-то заготовки, некая торжественная речь, но теперь, когда она оказалась здесь, планы ее подводят. Слова «я никогда» и «это просто» сыплются у нее изо рта, а я прислоняюсь к комоду и жду. Прежде чем она сумеет сформулировать правильно, будет несколько фальстартов. Надо отдать ей должное – она не надувает губки и не пытается вытащить из меня наводящие вопросы, чтобы облегчить себе задачу. Кармель всегда оказывается крепче, чем я от нее ожидаю, вот почему происходящее не укладывается в голове. Наконец она смотрит мне прямо в глаза.

– Как ни скажи, все равно прозвучит эгоистично, – говорит она. – И да, это эгоистично. И мне нормально.

– О’кей, – говорю.

– Я все равно рада, что познакомилась с тобой и с Томасом. И за вычетом всех этих убийств… – она кривится, – я ни о чем не жалею.

Помалкиваю в ожидании «но». Оно надвигается.

– Но, думаю, суть в том, что я больше не хочу этим заниматься. У меня впереди целая жизнь, наполненная планами, целями и вещами, которые плохо сочетаются со смертью и покойниками. Я думала, что справлюсь на два фронта. Что смогу иметь и то и другое. Но я не могу. Поэтому делаю выбор – и ухожу.

Подбородок вскинут, она готова к бою. Ждет моего нападения. Как ни странно, мне не хочется нападать. Кармель не привязана к этому миру, как я или даже как Томас. Никто не растил ее ведьмой и не закалял ее кровью сталь бог знает сколько сотен лет назад. Она может выбирать. И несмотря на мою дружбу с Томасом, я не могу сердиться на нее за это.