Девушка из кошмаров

– Или, может, завтра, – говорит Дерек, становясь ближе к Кармель. Смотрит он на нее так, что Томас меняется в лице. – Сегодня мы гуляем, да? – Он прикасается к ней, рука его змеей обвивает ее талию, и Томас бледнеет.

– Наверное, я позвоню вам завтра, – говорит Кармель.

Она не делает движения, чтобы высвободиться из Дерековой хватки, и едва заметно морщится, когда Томас съеживается.

– Пойдем, – говорю я наконец и беру его за плечо.

Стоит мне коснуться его, он поворачивается и направляется обратно к машине, почти бегом, униженный и сломленный, я даже думать не хочу насколько.

– А вот это уже настоящее скотство, Кармель, – говорю я, а она скрещивает руки на груди.

На миг мне кажется, она сейчас заплачет. Но в итоге она не делает ничего, просто смотрит в землю.

По дороге от школы до моего дома в машине стоит звенящая тишина. В голову не лезут никакие подходящие слова, и я чувствую себя совершенно бесполезным. Сказывается недостаток опыта дружбы. Томас кажется хрупким, словно осенний лист. У кого-нибудь другого нашлись бы слова, анекдот какой или байка. Кто-нибудь другой знал бы, что делать, а не сидел бы тупо на пассажирском сиденье, маясь от неловкости.

Не знаю, был ли у Томаса с Кармель настоящий роман. Она могла бы отвертеться от обвинений в неверности, сославшись на его формальное отсутствие. Но в том-то и дело. В формальности. Потому что и она, и я, и все остальные знают, что Томас в нее влюблен. И последние полгода она вела себя так, словно тоже его любит.

– Мне… м-м-м, просто надо побыть некоторое время одному, ладно, Кас? – говорит он, не глядя на меня. – Я не собираюсь бросаться на машине в водопад или еще чего, – добавляет он, силясь улыбнуться. – Мне просто надо побыть одному.

– Томас. – Кладу ему руку на плечо, но он мягко убирает ее. – Ладно, чувак, – говорю я и открываю свою дверь. – Просто свистни, если что понадобится. – И выхожу.

Должны быть еще какие-то слова, лучшие, чем находятся у меня. Но максимум, что я могу, это смотреть прямо перед собой и не оглядываться.

Глава 13

Дом как-то печально тих. Я замечаю это, как только вхожу. В нем нет ничего, связанного со мной, ни живого, ни мертвого, и почему-то от этого он представляется не столько безопасным, сколько бесплотным. Издаваемые им звуки – шорох и щелчок закрывающейся входной двери, скрип половиц – глухи и обыкновенны. А может, мне просто так кажется, потому что я ощущаю себя зависшим посреди крушения поезда. Вокруг все рушится, а я ничем не могу помочь. Томас и Кармель расстаются, Анну рвет на части. А я ни хрена не могу поделать ни с тем ни с другим.

С последней ссоры насчет похода за Анной в ад я маме и пяти слов не сказал, поэтому, когда я прохожу мимо кухонного окна и вижу ее на заднем дворе в позе лотоса перед зачуханным черемуховым деревцем, я едва не подпрыгиваю. На ней легкое летнее платье, а вокруг горят несколько белых свечей, три, насколько мне видно. Какой-то дымок, видимо от благовоний, плывет у нее над головой и исчезает. Я не узнаю ритуал, поэтому выхожу в заднюю дверь. В последнее время мама колдует в основном на коммерческой основе. Только при особых обстоятельствах она тратит время на личные дела. Поэтому извините, но, если она пытается привязать меня к дому или заклясть на непричинение самому себе вреда, я съезжаю.

Когда я подхожу, она ничего не говорит – даже не оборачивается, когда на нее падает моя тень. К подножию дерева прислонена Аннина фотография. Та самая, которую я осенью вырвал из газеты. Я всегда ношу ее с собой.

– Где ты это взяла? – спрашиваю.

– Вынула утром у тебя из бумажника, пока ты к Томасу не уехал, – отвечает она.

Голос у нее печальный и безмятежный, в нем еще звучат отголоски только что совершившегося ритуала. Руки у меня повисают плетьми. Я был готов сцапать фотографию, но воля просто вытекла у меня из пальцев.

– Что ты делаешь?

– Молюсь, – просто отвечает она, и я плюхаюсь рядом с ней на траву.

Огоньки на фитильках свечей маленькие и неподвижные, будто твердые. Виденный мной у мамы над головой дымок исходит от кусочка янтарной смолы, лежащего на плоском камне, – он тихонько горит синим и зеленым.

– А сработает? Она почувствует?

– Не знаю. Может быть. Вероятно, нет, но я надеюсь, что да. Она так далеко. За гранью.

Помалкиваю. Для меня она достаточно близко, связанная со мной достаточно сильно, чтобы найти дорогу назад.

– У нас есть зацепка, – говорю. – Атам. Возможно, нам удастся его использовать.

– Как использовать? – Голос звучит отрывисто; она бы предпочла не знать.

– Возможно, он сумеет открыть дверь. Или сам является дверью. Может, нам удастся открыть его самого. – Мотаю головой. – Томас лучше объясняет. Хотя на самом деле нет.

Мама вздыхает, глядя на Аннину фотографию. На ней это шестнадцатилетняя девушка с темно-каштановыми волосами, в белой блузке и с неуловимой улыбкой.

– Я понимаю, почему ты должен это сделать, – говорит наконец мама. – Но не могу заставить себя хотеть, чтобы ты это сделал. Понимаешь?