– Фрау Кребс добрая. Поначалу она кажется очень строгой, а на самом деле добрая. И другие девочки тоже. Но Лили – моя лучшая подружка. Она такая милая. Беспокоится обо всех, кроме себя. Она мне о вас рассказывала. Говорила, что скучает по вам.
На миг Грета задумалась, что имела в виду Урсула, но потом отогнала эту мысль: какая, в сущности, разница?
– Скажете ей, что я заходила? – спросила Урсула. – Передадите конфеты?
Грета сняла номер в отеле «Бельвю». По вечерам, вернувшись от Лили, она пыталась писать. Свет от плоскодонных грузовых пароходов, перевозивших уголь, достигал ее окон. Порой Грета их открывала и тогда слышала стрекот и плеск туристических катамаранов, низкий рокот углевозов и грохот трамвая на Театральной площади.
Она взялась писать портрет профессора Болька на большом холсте, купленном в лавке на Алаунштрассе. Свернутый в рулон холст Грета сунула под мышку и по мосту Августа двинулась обратно в отель. С полукруглых смотровых площадок моста Грета могла видеть почти весь Дрезден: Брюльскую террасу и ее скамейки, свежевыкрашенные в зеленый цвет; яйцевидный, из светлого песчаника, купол Фрауэнкирхе, потемневший от сажи автомобильных моторов и труб плавильных заводов Плауэншер-Грунд[101]; длинный ряд серебристых окон Цвингера[102]. Ветер с реки вырвал холст из-под мышки Греты, и она поймала его, только когда он уже развернулся на мосту, словно парус. Ткань хлопала по резной каменной полустенке, Грета отчаянно пыталась снова его свернуть, и в это мгновение ей на плечо легла чья-то рука и знакомый голос произнес:
– Вам помочь?
– Я как раз возвращаюсь в отель, – сказала Грета, глядя, как профессор Больк взялся за другой конец холста и закатал его, точно рулонную штору.
– Вижу, вы задумали писать большое полотно, – заметил Больк.
Впрочем, он ошибался. В ту минуту Грета еще сама не знала, что хочет изобразить. Писать портреты Лили сейчас казалось ей неуместным.
– Не проводите меня? – попросила она, указав на сквер с каштанами перед отелем «Бельвю», чем-то напоминавшим крепко сбитого спасателя, сидящего на вышке и окидывающего берег Эльбы зорким взглядом. – Расскажите, пожалуйста, об операции.
Накануне у Греты возникло ощущение, что профессор Больк ее избегает; она провела в Дрездене уже два дня, а он никак не реагировал на просьбы о встрече, которые она передавала через фрау Кребс. В разговоре с Урсулой она даже упомянула, что надеется на телефонный звонок профессора, однако он так и не вышел на связь. А теперь она привела его в свой номер. Они сидели в креслах у окна и пили кофе, который подала горничная с кружевной наколкой в волосах.
– Первая операция прошла успешно, – начал профессор Больк. – Она была довольно простой. Шов заживает, как и положено. – Он поведал Грете о том, как провел операцию в хирургическом амфитеатре, где однажды утром, еще до рассвета, Эйнар стал Лили. Профессор пояснил, что все контрольные обследования – анализы крови, мочи и ежечасное измерение температуры – свидетельствуют о нормальном процессе выздоровления. От инфекции Лили предохраняла листерианская[103] методика обеззараживания. – Сейчас самая большая проблема – это физическая боль, – сказал Больк.
– И как вы с ней справляетесь?
– Морфин. Одна инъекция в сутки.
– Это не навредит ее здоровью?
– В общем, нет. Через пару недель мы отменим уколы. Но сейчас она в них нуждается.
– Ясно. – Теперь, когда Больк находился рядом, опасения Греты по его поводу рассеялись. Он такой же, как большинство других важных и занятых людей: добиться встречи с ним практически невозможно, однако, если уж удалось его перехватить, он отнесется к вам со всем вниманием.
– Меня беспокоили ее кровотечения, – продолжал Больк. – Крайне нетипичные. Это заставило меня предположить патологию одного из внутренних органов.
– Какого?
– Я не знал. Поражение селезенки. Повреждение слизистой оболочки кишечника. Да что угодно. – Больк скрестил ноги.
Сердце Греты забилось чаще: ей стало страшно за Лили.
– С ней ведь все хорошо, да? Нет причин волноваться?
– Я ее разрезал, – сообщил профессор.
– В каком смысле?
– Вскрыл ее брюшную полость. Знал, что там что-то не так. По опыту сразу это понял.
Грета на мгновение зажмурилась. На внутренней стороне век перед ней возникла картина: острый скальпель проводит на животе Лили алую линию. Руки профессора Болька раздвигают разрезанную плоть, ему помогает фрау Кребс. Усилием воли Грета отогнала неприятный образ.
– Как выяснилось, Эйнар действительно был женщиной. Ну или, по крайней мере, частично.
– Но я знала это и раньше, – возразила Грета.