Девушка из Дании

– Прости, но я с тобой не поеду. Я против этой поездки и сопровождать тебя не стану. – Она передернула плечами, а потом вся задрожала. – Тебе придется ехать в Дрезден одной.

* * *

– Если Грета не едет, – сказал Карлайл, – тогда поеду я.

Он проводил в Копенгагене лето, и вечерами, окончив смену в «Фоннесбеке», Лили иногда навещала его в гостинице «Палас». Они садились у раскрытого окна и смотрели, как тени наползают на булыжную мостовую Ратушной площади, а молодые мужчины и женщины в тонких летних нарядах встречаются по дороге в джазовые клубы, расположенные в районе Нёрревольд.

– Грета всегда поступала как ей вздумается, – говаривал Карлайл.

– Не всегда, – поправляла Лили. – Она изменилась.

Они начали готовиться к поездке: купили билеты на паром в Данциг, а в один из выходных Лили приобрела в дамском отделе «Фоннесбека» парочку новых халатов и сообщила своей начальнице, демонстративно скрестившей на груди руки, едва она открыла рот, что через неделю уезжает.

«Планируете вернуться?» – осведомилась начальница, чья черная блузка делала ее похожей на кусок каменного угля.

«Нет, – ответила Лили. – Из Дрездена я отправлюсь в Нью-Йорк».

И это тоже усложняло поездку в Дрезден. По словам профессора Болька, в больнице ей предстояло провести целый месяц.

«Операцию мы проведем сразу, – пояснял он в телеграмме, – но на восстановление нужно время».

Лили показала телеграммы Карлайлу, который читал их точно так же, как его сестра, – на вытянутых руках, склонив голову набок. В отличие от Греты, однако, он не стал спорить или переубеждать Лили. Прочтя всю переписку, Карлайл спросил:

– Что конкретно собирается сделать Больк?

– Он знает, что я мечтаю стать матерью, – сказала Лили.

Карлайл кивнул и слегка нахмурил брови:

– Но как?

Лили посмотрела на него и вдруг испугалась, что он попытается помешать.

– Так же, как он превратил Эйнара в меня.

Карлайл обвел глазами ее фигуру; Лили чувствовала, как его взгляд скользит снизу вверх – от скрещенных щиколоток к бедрам, небольшим грудям и шее, выраставшей из кольца янтарных бус, точно стебель.

– Для тебя это очень важно, да? Полагаю, это именно то, чего ты всегда хотела.

– С самого детства.

– И верно – какая же маленькая девочка не стремится к этому?

В словах Карлайла была правда, и Лили испытала большое облегчение, когда он согласился сопровождать ее в поездке. Несколько дней она упрашивала Грету изменить решение, но Грета обняла ее, положила ее голову себе на грудь и сказала:

– Я считаю, что это ошибка. Я не буду помогать тебе совершить ошибку.

Лили собрала чемодан, со смутным страхом положила в сумочку билеты на паром и обернула плечи легкой летней шалью, будто защищалась от холода.

Она велела себе думать об этом как о приключении: сперва на пароме в Данциг, потом ночным поездом в Дрезден, а после месяца, проведенного в стационаре городской женской консультации, ее ждет Нью-Йорк. Лили написала Хенрику, что приедет к первому сентября, и уже считала себя путешественницей, вступающей в мир, вообразить который могла лишь она одна. Она видела этот мир, когда закрывала глаза: гостиная в нью-йоркской квартире; с улицы слышен свисток полицейского, а у нее на коленях радостно подпрыгивает малыш. Лили представляла накрытый кружевной салфеткой столик и двойную серебряную рамку для фото: на одной фотографии она и Хенрик в день свадьбы, на другой – их первенец в длинной крестильной рубашечке из шитья.

Перед отъездом следовало разобраться с вещами – убедиться, что они собраны, упакованы и ждут того часа, когда Лили за ними пошлет. Во-первых, одежда: платья с коротким рукавом, сохранившиеся у нее с того лета в Ментоне; платья, украшенные стеклярусом: их она покупала в Париже, еще до болезни; пальто на кроличьем меху с капюшоном. Неожиданно ей пришло в голову, что почти ничего из этого в Нью-Йорке она не наденет. Наряды смотрелись дешево, словно их купила и износила не она, а какая-то другая женщина.

Как-то раз вечером, когда Лили укладывала свой скарб в ящики и прибивала крышки гвоздями, Грета спросила:

– А что делать с картинами Эйнара?

– С картинами Эйнара?

– Несколько штук осталось в моей мастерской. Я подумала, ты захочешь их забрать.

Лили растерялась. Работы Эйнара давно не висели в их квартире, и она уже плохо помнила, как они выглядят: аккуратные золоченые рамки, пейзажи с изображением мерзлой земли, а что еще?

– Можно взглянуть?

Грета вынесла свернутые в трубку холсты, края которых были обработаны толстой вощеной нитью. Она принялась разворачивать картины на полу, и у Лили возникло ощущение, что она видит их впервые. Почти на всех было запечатлено болото: иней и тусклое небо зимой; сфагнум и предзакатное солнце летом; просто земля, сизая из-за смеси известняка с моренными глинами. Миниатюрные пейзажи были прекрасны. Грета продолжала раскладывать их на полу – десять, двадцать, еще и еще. Под ногами Лили как будто расцветал ковер из полевых цветов.

– Все это действительно написал Эйнар? – спросила она.

– Когда-то он очень много работал, – ответила Грета.

– Где это находится?

– Не узнаёшь болото?