Но в ответ была тишина. Нож уже разрезал платье, и Агата чувствовала холодное прикосновение стали к своей коже. Все ее мольбы оставались без внимания — он был полностью погружен в то, что делал. Через несколько минут Абрамсон была полностью голой. Слезы отчаяния текли по ее щекам.
— Пожалуйста…
Человек взял тряпку и заново засунул ее в рот пленнице.
— На случай, если все же захотите кричать. Ведь будет больно.
Затем в его руках появился другой нож, тонкий с коротким лезвием, и какой-то инструмент, похожий на щипцы. Глаза девушки расширились, лицо стало красным от напряжения. Она видела, как мучитель склонился над ее животом и поднес руку с ножом к телу. Но ничего не могла поделать. Даже лечь обратно на стол не могла из-за натянутой на шее веревки. Вот так сидя, совершенно беспомощная Агата Абрамсон ощутила сильную, внезапную боль: лезвие резало ее пах.
— Вы, наверное, думаете, почему не теряете сознания? — совершенно обыденным голосом приговаривал человек в маске, погружая нож на всю длину лезвия в живот Агаты. — С удовольствием отвечу: потому что я дал вам выпить специальный отвар. Он обладает сильным тонизирующим свойством и существенно замедляет кровообращение. Это его преимущества, потому что в мои планы не входит, чтобы вы потеряли кровь. Много крови.
Невыносимая боль заставляла девушку мычать в тряпку, лицо становилось пунцовым, а глаза готовы были вылезти из орбит.
— Однако, как и любой отвар, он обладает также побочными эффектами. Самый сильный — вы чувствуете. Причем вы чувствуете все в несколько раз сильнее. Нервы обострены, и это придает куда больше боли. Но иного выхода нет.
Последняя фраза прозвучала с напускным сожалением.
— Я сделал разрез. Видите?
Повинуясь сказанному, глаза Агаты невольно опустились вниз. В ее животе зиял большой разрез, рассекая его поперек. Небольшие струйки крови стекали на стол.
— Этими щипцами я отверну вскрытую кожу, дабы мне легче было работать, — прокомментировал голос, словно перед ним был студент, проходивший медицинскую практику. — Но перед этим мне все же придется положить вас обратно на стол. Так удобнее. Вы не против?
Отчаяние, боль, мольба к Всевышнему о скорой смерти заполонили тело и мысли Агаты Абрамсон…
Поиски пропавшей девушки возобновились с новой силой. В деревне и ее округе только и говорили, что об убийстве Элеонор Тоу и похищении новой жертвы, которая еще могла быть жива, но ее никак не могли найти. Более того, не могли найти хоть малейшую деталь, способную указать направление поисков, которые велись в большей степени беспорядочно. Констебль, желая выслужиться перед инспектором Гилмором, а также не желая вляпаться лицом в грязь перед главным констеблем графства, который едет сюда с инспекцией, проявил все свои способности. Он активно раздавал наставления и команды старшим групп, корректировал места поисков с учетом уже пройденных ими участков, лишний раз инструктировал, на что обращать внимание и как действовать, если ими было что-либо обнаружено.
— Давайте, парни! — неустанно повторял он каждому. — Времени мало! Найдите ее!
Многие и без этих слов понимали всю важность поисков, кто-то с молчаливым пренебрежением просто выполнял свой гражданский долг, но всех мужчин графства объединяла цель — поймать мерзавца, кто бы им не оказался. Хоть сам дьявол. И спасти Агату Абрамсон. Во время одного из таких инструктажей и сверки на карте места поисков к констеблю подошел Ригби Абрамсон, отец Агаты. Он неуклюже мялся подле полицейского, который что-то говорил одному из добровольцев.
— Ригби? — почему-то удивился тот, заметив отца похищенной. — Чего тебе?
— Хотел поговорить, — глухо проговорил Абрамсон.
— Хорошо. Отойдем.
В небольшом полицейском участке толпились люди, стоял гомон, и им пришлось выйти на свежий воздух. Фонари освещали темную улицу, дул порывистый ветер, а небо в очередной раз заволакивало дождевыми облаками, усиливавая и без того угнетающее впечатление от позднего вечера.
— Скажите, вы что-то слышали о моей дочери? — в этом вопросе звучали боль и отчаяние отца.
— Прости, Ригби, — сочувственно ответил констебль. — Пока ничего нового.
— Разве никто из сотни мужчин деревни ничего не смог найти?
— Ничего, — полицейский пожал плечами.
— Уже более трех суток прошло, — тихо, словно приговор, произнес Абрамсон. — Что с моей девочкой?
— Я не знаю, но мы точно ее найдем.
— Живой?
Констебль чувствовал себя неловко перед этим несчастным человеком, осунувшимся и испытывающим сильную душевную боль. Ему хотелось как-то обнадежить его, сказать что-то нужное, но взамен полицейский лишь молчал, не находя слов. Мистер Абрамсон смотрел на констебля — его молчание было красноречивее любых слов.
— Ходят слухи, — сдерживая нахлынувшие эмоции, сменил тему Ригби, — что это сам дьявол. Девонширский Дьявол.
— Выдумки, — фыркнул констебль.
— Мне почем знать. Но есть те, кто видел его. Ночью.
— О чем ты?
— Парни говорят. Я лишь передаю, что слышал. Ночью у озера видели дьявола. Высокий, весь в черном, странно передвигался, и красный огонь вокруг.