Девочки-колдуньи

Натка поднялась на крыльцо и отворила тяжёлую дверь.

– Баб Полин, а я вам гостей привела! – крикнула она в темноту сеней каким-то не своим, дребезжащим, заискивающим голосом.

Так обычно говорят с пожилыми или плохо слышащими людьми.

Послышались шаги, в глубине дома открылась ещё одна дверь, отделявшая сени от внутренних комнат, и на крыльцо вышла баба Полина.

Это была та самая старуха с лопатой, только на этот раз без плаща и беретки и, разумеется, без лопаты, в замусоленном халате и домашних тапочках.

– Мы вам гостинцев принесли, баб Полина, – сказала Натка.

Она открыла пакет и продемонстрировала бабке его содержимое, по очереди доставая сладости. А затем протянула старухе.

– Вот спасибо, – забормотала баба Полина. – Умнички. Не забываете старуху. Кто меня ещё побалует? А я вам огурчиков солёненьких. С огорода. Погодите-ка…

Бормоча что-то себе под нос, как самая обыкновенная бабка, а вовсе не как ведьма, колдующая на дохлой курице, она скрылась за дверью. Мелкая Аля с любопытством оглядывала двор. Перед крыльцом стояла скамейка, вросшая в землю: когда-то в давние времена она была выкрашена зелёной краской. За спутанными вишнями темнели сараи с мутными, словно заплесневелыми окнами. В углу двора, за кустами, притулился деревенский туалет.

Возле одного из сараев копошились куры: три курицы – возможно, родные сёстры похороненной под яблоней – под предводительством крупного чёрного петуха с огненно-красной бородкой и гребнем. При каждом движении петуха бородка и гребень вздрагивали, словно были невидимой нитью связаны с его лапами. Петух расхаживал, как хозяин двора и всего, что в нём, а курицы следовали за ним.

Але послышалось, что в сарае кто-то есть: кто-то невидимый топтался, просясь наружу. Из-за замкнутой деревянной двери слышалось нетерпеливое меканье.

Дверь снова отворилась, и на крыльцо вышла баба Полина.

В руке она держала небольшую эмалированную миску с цветочками – такие десятилетиями служат на кухне в старых домах, пока не превратятся в звериные поилки или кормушки.

– Вот, каждой по огурчику. Кушайте на здоровьице! Такие красивые девочки. А кто захочет – ещё принесу.

Распухшими старческими пальцами баба Полина подковыривала из миски тёмно-зелёные, облепленные укропными семечками огурцы и протягивала их девочкам – сначала Але, как самой мелкой и оттого нуждающейся в заботе, потом Кристине, Натке, Свете.

Мелкая Аля терпеть не могла солёные огурцы, даже из оливье выковыривала их вилкой и теперь не знала, что делать. Отдать Светке? Светка хрустела своим огурцом с явным удовольствием. Кристина тоже ела огурец совершенно спокойно. Может, потихоньку выкинуть? Завернуть в пакет и отнести домой?

– Не вздумай, – шепнула Натка, видимо, разгадав её намерение. – Ешь немедленно!

Аля откусила кусочек. Огурец был недостаточно солёный и пах старым домом: сквозь привкус чеснока, укропа и ещё какой-то травы отчётливо пробивался запах погреба. Но она старательно жевала старухино угощение до тех пор, пока у неё в руке не остался зелёный хвостик, покрытый крошечными колючками, и тогда она послушно проглотила и хвостик.

Старуха тем временем вернулась в дом. Аля не сомневалась, что она выйдет к ним снова, – принесёт ещё огурцов, или поговорит о чём-нибудь, или хотя бы просто попрощается, ведь они обменялись угощениями, а значит, между ними возникло что-то вроде дружбы или взаимной симпатии. К тому же уйти не попрощавшись было невежливо.

Но дверь больше не открывалась, и старуха не показывалась.

Может, в доме её ждали неотложные дела, а может, от старости она просто забыла, что возле крыльца стоят девочки.

Натка молчала. Она морщила лоб и о чём-то думала. Или чего-то ждала. Остальные девочки тоже молчали: они, как и Аля, чувствовали неловкость и не знали, о чём говорить и что делать дальше.

Аля посмотрела вверх: синевы у неё над головой не осталось и в помине. Небо закрывали низкие грозовые тучи без малейших просветов. Словно тёмные волны вскипали где-то совсем невысоко от земли. Но ветра не было. Напряжённая тишина висела в раскалённом, замершем воздухе. Куры исчезли вместе со своим петухом, из сарая не доносилось ни звука. Только биение их сердец да чуть слышное дыхание нарушали почти абсолютную тишину. Тишина звенела и обволакивала, её можно было бы назвать мертвой, и всё же она была пугающе живой.

«А как же машины, поезд? – удивлялась про себя Светка Синица. – Где-то ведь всё это осталось, никуда же оно не делось». Но сколько она ни напрягала слух, ей не удавалось различить ни грохота товарных вагонов, ни шума двигателей, ни человеческих голосов – всего того, что ночью и днём заполняет собой атмосферу города.

И тут оно появилось.

Оно пришло.

Это случилось так внезапно, что никто не успел определить, с какой стороны оно возникло: из путаного колтуна вишен, из-за сарая, из глубины старухиного дома – или, быть может, спустилось с неба.

Оно двигалось.

Очень медленно, почти незаметно для глаза – но двигалось!