Ведь это же и есть справедливость?
Она просто нашла доказательства – и наказала виновного.
Кира повернулась к зеркалу: слезы все еще блестели на щеках, но она улыбалась.
Шар внутри сыто и довольно молчал.
– Чё, Кир, тебя можно поздравить?
Кира стояла у ресторана и смотрела на поплывшего от выпивки однокурсника по колледжу – Родиона Кесселера. Он был смазливым, носил кудрявые волосы до середины шеи и сережку-кольцо в носу. Родик нравился многим девушкам из колледжа, но не Мечниковой – и поэтому, очевидно, решил пристать именно к ней.
– Поздравляй, – пожала девушка плечами. Она раздумывала, как бы поудобнее смыться с выпускного, потому что на фоне разряженных в ленты, перья и стразы одноклассниц казалась себе черным слоном в посудной лавке. Кира даже туфли на каблуках не рискнула надеть, потому что боялась упасть с них после пары шагов.
– У меня в Бахмутова брат сводный учится. Если честно, мудак редкостный. Отец его пропихнул по блату, хотя братишка-то у меня далеко не гений.
– А ты, значит, умный брат, но по конкурсу не прошел?
– Нарываешься, Мечникова! – хохотнул Родион. – Курево есть?
Кира молча раскрыла серебристую сумочку, вытащила сигареты и зажигалку.
Они пошли по аллее. Кесселер продолжал болтать, иногда вытаскивал из кармана фляжку с чем-то крепким, прикладывался сам, предлагал Кире, но она отказывалась, качая головой.
Наконец они дошли до метро, но оно оказалось закрыто – и тогда Родион предложил:
– Хошь, такси вызовем? Ты где живешь? Комнату снимаешь?
– Возле Пирогова, – сглотнула Кира.
– О, супер, нам в одну сторону! Или, может, сразу к тебе? У меня предки дома.
– Нет! – отрезала Кира.
Он лениво усмехнулся:
– Ладно, ладно, адрес давай. А я к себе поеду.
Девушка назвала свой адрес, и Родион продиктовал его часам.
Мечникова и Кесселер стояли и пялились на тусклые стекла луж: дождь прошел еще тогда, когда они сидели в ресторане и смотрели дурацкие видео про их будни в колледже. Ролики не вызывали в зале ничего, кроме пьяных смешков.
Бесшумно подкатило беспилотное такси: Кира отчетливо запомнила его необычный цвет – сине-голубой, нежный, как небо в октябре, которое на миг выглядывает из-за туч.
Родион плюхнулся на заднее сиденье рядом и по-свойски положил руку ей на колено.
– Скучать буду, Кирка. Учиться пойдешь, ученой станешь, будешь общаться с уважаемыми людьми. А я в стоматологический, роботов гайдить. Ну, каждому свое. Зато я не по блату.
Она медленно сдвинула его руку с колена.
– Я тоже не по блату.
Машина тронулась, урча каким-то романтическим саундтреком.
Тело Киры было как камень.
Кесселер влажно улыбнулся – и набросился на нее, и стал целовать с жаром, будто хотел сожрать.
– Не трогай меня! – простонала Кира сквозь его пьяные поцелуи, судорожно копаясь в сумочке.
Скальпель блеснул в полумраке и дотронулся до кадыка Родиона.
Он не сразу понял – а потом отшатнулся, побелел.
–
– Да ты больная… – выдавил он. – Уродина и шлюха! Теперь я понимаю, откуда твои шрамы! Да, да, все всё знают про тебя, можешь не пиздеть. Не по блату она, ага. А шлифовки два года бесплатно под крылом у Жигалевой кто делал? А на операции кто с ней ходил? А в колледже лекции бесплатно кто слушал? В аварию она попала. Тебя небось любовник твой кипятком облил! Или поджег! Ну, ты шмара, конечно, такую не грех.
Она резко подняла свободную руку – машина увидела это и остановилась, Кира выскочила на улицу.
– Уродина, чтоб ты сдохла!
«Ур-родина! Ур-родина!»
Шар внутри раскручивался неумолимо.
Такси с Родионом укатило в ночь.
– Уродина… – повторила Кира на автомате и опустилась на тротуар рядом с проезжей частью.
Сил идти куда-то не было.
Она сидела так, наверное, с полчаса и даже не плакала, просто оцепенела, пока вдруг… нет, даже не увидела – почувствовала, что дорога перед ней изменилась.
Шоссе внезапно опустело, по обеим сторонам в длинную цепь выстроились роботы и полицейские на мотоциклах.
Пулей пролетели белые машины с сине-красными маячками.
Потом черные джипы.
Микроавтобусы со спецсвязью.
И следом плотное кольцо машин, внутри которого плавно покачивалось в летнем ночном воздухе черное «веретено».
Снова джипы.
Полиция.
И пустота.
Сирены выли все дальше и дальше, как отзвуки церковных колоколов, как тоскливое пение ундин в темном штормовом море.
Кира не отрываясь смотрела вслед кортежу.
– Всегда ищи, кому выгодно… – произнесла она еле слышно – и наконец позволила себе заплакать.
– Ну, вот и все. – Жигалева с тяжелым вздохом поставила на заявлении об увольнении Киры отпечаток пальца. – Лети, птичка. Пойдем покурим на прощание, что ли?
Лето стояло жаркое, с частыми грозами. Парило невыносимо, и над головами уже набухала густая вата облаков, которая через несколько часов должна была разразиться ливнем, раскатами грома и запахом озона.
Они закурили, выйдя на задний двор больницы.
– Знаешь, я тебя понимаю. Все они одинаковые. Но ты все-таки со скальпелем поосторожнее. За такое и посадить могут.
Кира застыла.