Девочка и мертвецы

 — Я б на твоем месте не стал выходить из дома, — сказал Марик. — В такую погоду даже я не рискну — в клочки порвет.

 — Ну да, как я забыла про нашего смелого погонщика туров! — Drakonitsa захохотала. — Если ты не падешь, то никто не падет! Куда мне до тебя, п-п-плин!

 — Зря ты, Олька, — мягко сказал Марик. — Я ж о тебе забочусь, а ниче-то там.

 — Лана, сорьки, — буркнула Drakonitsa. — Я с родителями погавкалась, че-то настроение нулевое… не хотела тя обидеть, Маричек, прости засранку.

 — Да ниче.

 — А откуда твое подружко взялось? Эй, Катюха, ты откудова такая правильная на Марикову голову свалилась?

 Катенька понурилась.

 — Не доставай ее, Олька, — поспешно вмешался Марик. — Она жила на ферме возле Лермонтовки, всего боится.

 — Ферма? — Drakonitsa задумалась. — Цыплячья, штоле? Че за ферма, почему я как всегда не в курсах?

 — Большой серый дом, — прошептала Катенька. — Из северного окна видно черные пятна на горизонте, черные линии и холодные черные огни.

 Она обняла себя за плечи:

 — Наверно, это и есть Лермонтовка.

 Drakonitsa долго молчала.

 — Как-то ты странно говоришь, будто не по-русски или чё там, — настороженно сказала она. — А че, ты в Лермонтовке ни разу не была или чё?

 — Нет.

 — А чё так? Там же, наверно, час езды на драндуплете. Или даже меньше. Или че?

 Катенька молчала.

 — Але, гараж!

 — Олька! — Марик нахмурился. — Девчонка черт знает скока жила без общения. Не доставай ее.

 — Тоже мне, прынц на белом коне! — Drakonitsa фыркнула. — Ферма на севере… — Она постучала пальцами. — Чета я слышала недавно про ферму на севере или че там… не знаю тока про твою или че ваще… в новостях чета было. Ща вспомн…

 Что-то загремело неподалеку, ударило по ушам ватными молотками и резко стихло — будто радио выключили.

 Drakonitsa замолчала.

 — Ну вот и всё, — грустно сказал Марик, нажимая клавиши. Катеньке показалось, что кнопкодавка вместе с громом испустила свой маленький пластмассовый дух.

 — Случилось что-то ужасное, дяденька? — испуганно спросила девочка.

 Марик улыбнулся:

 — Ничего особенно ужасного. Буря, блин. Снег вспучило где-то у Камней из-за перепада температур. Искры метров на сто вверх поднялись и зафигачили радиоволны или че там; несколько часов доступа в сеть не будет.

 — Очень жалко, — прошептала Катенька. — Мне понравилось слышать голос тетеньки.

 — Да какой, блин, тетеньки? — Марик раздраженно ударил манипуляшкой по столешнице. — Ты чего, блин, несешь? Она твоя ровесница, может, чутка старше. Кто тебя научил так говорить? Этот твой грязный турище… как его там… Ионыч?

 Катенька покраснела:

 — Не говори так про дядю Ионыча! — Ее глаза засверкали ярче драгоценных каменьев. — Ты ничего не знаешь о нем! Дяденька хороший, заботится обо мне!

 Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.

 — Ладно, — сказал Марик. — Прости или чё там.

 Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:

 — Это тоже твой “хороший дяденька” сделал? — спросил.

 Катенька оттолкнула руку:

 — Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?

 — Ты — моя гостья, — сказал Марик. — Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно — чтоб помочь.

 Катя отвернулась:

 — Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.

 — По крайней мере, ты не назвала меня дядей, — заметил Марик. — А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.

 Катенька промолчала.

 — Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…

 — Замолчи! — Катенька замахнулась.

 Замерла на секундочку.

 Ударила — звонко, отрывисто.

 Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:

 — Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? — Она заплакала.

 — Кать, да ладно тебе, не изводись…

 Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.

 — Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.

 — Ты чего? — Марик схватил ее под мышки. — Вставай, не дури! Это я виноват, идиот, наболтал лишнего… это ты меня, блин, прости, Катька…

 — Каюсь, дяденька. Я виноватая и нет мне теперь прощенья… проклята я теперь!

 — Перестань сейчас же! — Марик приподнял Катеньку, оттащил к креслу, усадил. Катенька упала в кресло, как тряпичная кукла, нелепо раскинула руки. Пустыми глазами уставилась мимо Марика:

 — Простите, дяденька…

 — Катя… — пробормотал испуганный Марик. Ткнул девочку пальцем в плечо.— Ты чего? Че случилось-то? Ты это… очнись… и не надо извиняться. Честное слово, блин, не надо!

 Катя закрыла глаза, будто уснула. Вздрогнула и слабым голосом попросила:

 — Простите, дяденька…