Она взглянула на Сандру, смотревшую с подавленным видом куда-то в сторону медных ковшей, висевших вдоль стены.
–
– Да я об этом
– Что ж. Я бы об этом не волновалась.
– В смысле, при нем нужно взвешивать каждое слово, – сказала Сандра. – Умом тронуться можно.
–
– Умом тронешься! Серьезно. Я чуть не все время чуть не тронутая, – Сандра смахнула невидимые крошки с колен и фыркнула. – Четырехлетнее дите!
– Он такой симпатяга, – сказала миссис Снелл. – Энти большие карие глаза и все такое.
Сандра снова фыркнула.
– Нос у него будет в отца, – она подняла свою чашку и спокойно отпила. – Не знаю, чего ради они хотят оставаться здесь весь октябрь, – сказала она с недовольством, ставя чашку обратно. – В смысле,
– Не знаю, как ты можешь это пить. Я совершенно не могу.
Сандра злобно уставилась на стену напротив.
– Как же я буду рада в город вернуться. Не шучу. Ненавижу это чокнутое место, – она враждебно глянула на миссис Снелл. –
– Я это выпью, хоть бы ценой жизни, – сказала миссис Снелл, взглянув на часы над электроплитой.
– Что бы
В такой вопрос миссис Снелл скользнула, словно в горностаевую шубу. Она сразу поставила свою чашку.
– Ну,
– Я об этом
– Я это знаю, но, что бы я сделала, я бы просто подыскала…
Открылась вращающаяся дверь из столовой, и на кухню вошла Бука Танненбаум, хозяйка дома. Это была маленькая девушка двадцати пяти лет почти без бедер, с неухоженными, бесцветными, секущимися волосами, заправленными за уши, очень большие. Она была в джинсах до колен, черной водолазке, носках и мокасинах. Не считая шутовского имени, не считая ее общей некрасивости, она была – в отношении моментально запоминающихся, не в меру проницательных лиц малых габаритов – девушкой поразительной и конкретной. Она подошла прямиком к холодильнику и открыла его. Уставившись внутрь, расставив ноги и уперев руки в колени, она насвистывала что-то через зубы, немелодично, но в такт небрежным маятниковыми колебаниями ее пятой точки. Сандра и миссис Снелл сидели молча. Миссис Снелл неспешно затушила сигарету.
– Сандра…
– Да, мэм? – Сандра взглянула с тревогой за шляпу миссис Снелл.
– Соленых огурчиков не осталось? Хочу ему огурчик отнести.
– Он их поел, – ответила Сандра рассудительно. – Поел их вчера перед сном. Их всего два оставалось.
– А-а. Что ж, куплю еще, когда пойду на станцию. Подумала, может, смогу выманить его из этой лодки, – Бука закрыла дверцу холодильника и подошла к окну, посмотреть на озеро. – Еще что-нибудь нам нужно? – спросила она от окна.
– Только хлеб.
– Я оставила вам чек на столе в прихожей, миссис Снелл. Спасибо.
– Окей, – сказала миссис Снелл. – Я слышала, Лайонел вроде как пустился в бега.
Она хохотнула.
– Очень на то похоже, – сказала Бука и сунула руки в карманы.
– Хотя бы
Бука у окна чуть сменила позу, чтобы стоять не прямо спиной к двум женщинам за столом.
– Недалеко, – сказала она и отвела волосы за ухо, а затем добавила для сведения: – Он регулярно выходит на дорогу с двух лет. Но не слишком упорствует. Думаю, самое дальнее, докуда он дошел – в городе, во всяком случае – это до променада в Центральном парке. Всего в паре кварталов от дома. А самое недальнее – или ближнее – это до парадной двери нашего дома. Замешкался, прощаясь с отцом.
Обе женщины за столом рассмеялись.
– Променад – это где все на коньках катаются в Нью-Йорке, – пояснила Сандра, сама любезность, миссис Снелл. – Детвора и вообще.
– А! – сказала миссис Снелл.
– Ему было всего три. В прошлом году, – сказала Бука, вынимая пачку сигарет и картонку спичек из переднего кармана джинсов. Пока она закуривала, две другие женщины увлеченно следили за ней. – Большой переполох. Мы бросили на его поиски все отделение полиции.
– Нашли? – сказала миссис Снелл.