Девять рассказов

Когда мы играли третий или четвертый иннинг в тот день, я заметил Мэри Хадсон с первой базы. Она сидела на скамье примерно в сотне ярдов слева от меня, зажатая между двумя нянями с младенцами. На ней было бобровое пальто, она курила сигарету, и как будто смотрела в нашу сторону. Я разволновался и прокричал об этом вождю, стоявшему за питчером. Он поспешил ко мне, разве что не бегом.

– Где? – спросил он меня.

Я указал туда. Он уставился на секунду в том направлении, сказал, что вернется через минуту и ушел с поля. Ушел он медленно, расстегнув пальто и убрав руки в передние карманы брюк. Я присел на первой базе и стал смотреть. К тому времени, как вождь подошел к Мэри Хадсон, его пальто снова было застегнуто, а руки свисали по швам.

Он простоял возле нее минут пять, очевидно, разговаривая с ней. Затем Мэри Хадсон встала, и они вдвоем направились к бейсбольному полю. Они не разговаривали по пути, и не смотрели друг на друга. Когда они достигли поля, вождь занял свое место за питчером.

Я прокричал ему:

– А она не будет играть?

Он сказал мне закрыть варежку. Я закрыл варежку и стал смотреть на Мэри Хадсон. Она медленно походила за пластиной, держа руки в карманах пальто, а потом села на штрафную скамью прямо за третьей базой. Она снова закурила и положила ногу на ногу.

Когда Воины должны были подавать, я подошел к ней и спросил, не хочет ли она поиграть на левом фланге. Она покачала головой. Я спросил ее, не простыла ли она. Она снова покачала головой. Я сказал ей, что у меня на левом фланге никого. Сказал, что у меня один игрок и в центре, и слева. Вся эта информация осталась без ответа. Я подбросил в воздух перчатку первой базы и попытался поймать головой, но она упала в грязную лужу. Я вытер ее о брюки и спросил Мэри Хадсон, не хочет ли она как-нибудь прийти ко мне на обед. Я сказал ей, что вождь ко мне часто приходит.

– Оставь меня в покое, – сказала она. – Пожалуйста, просто оставь меня в покое.

Я уставился не нее, затем пошел в сторону скамьи Воинов, вынув на ходу мандарин из кармана и подбрасывая в воздухе. Где-то на полпути вдоль штрафной линии третьей базы я развернулся и направился обратно с мандарином в руке, глядя на Мэри Хадсон. Я понятия не имел, что случилось между вождем и Мэри Хадсон (и до сих пор не имею, разве только в самом общем, интуитивном плане), но тем не менее, я проникся полнейшей уверенностью, что Мэри Хадсон больше никогда не будет играть вместе с команчами. Это была такая абсолютная уверенность, безотносительно суммы отдельных фактов, от которой мой обратный ход выглядел весьма угрожающим, и я врезался в детскую коляску.

После очередного иннинга свет стал слабым для полевых игроков[27]. Мы закончили игру и стали собирать инвентарь. Когда я последний раз видел Мэри Хадсон, она стояла у третьей базы и плакала. Вождь взялся за рукав ее бобрового пальто, но она стряхнула его руку. Она выбежала с поля на цементную дорожку и бежала, пока не скрылась из виду.

Вождь за ней не пошел. Он только стоял и смотрел, как она исчезает. Затем развернулся, подошел к основной базе и взял две наших биты; мы всегда оставляли ему биты. Я подошел к нему и спросил, они с Мэри Хадсон – что, поругались? Он сказал мне заправить рубашку.

Как и всегда, мы, команчи, последние несколько сотен ярдов до того места, где был припаркован автобус, пробежали, крича, толкаясь, пробуя друг на друге борцовские захваты, и все мы сознавали, что снова настало время для «Смеющегося человека». На бегу по Пятой авеню кто-то уронил запасной или лишний свитер, и я споткнулся об него и растянулся. К автобусу я подошел последним; но к тому времени лучшие места были уже заняты, и мне пришлось сесть в середине автобуса. В раздражении я ткнул соседа справа локтем в ребра, затем огляделся и увидел, как вождь переходит Пятую авеню. Было только пять пятнадцать, еще не стемнело, но свет померк. Вождь переходил улицу, подняв воротник пальто, держа биты под левой рукой, сосредоточившись на улице. Его черные волосы, причесанные раньше влажной расческой, уже высохли и развевались. Помню, я подумал, жаль, вождь без перчаток.

Как только он вошел в автобус, все, как обычно, смолкли – во всяком случае, не меньше, чем в театре, когда гаснет освещение в зрительном зале. Разговоры перешли в поспешный шепот или вовсе стихли. Однако, первое, что вождь сказал нам, это:

– Ну, ладно, давайте без шума, а то не будет никакой истории.

Тут же автобус заполнила абсолютная тишина, не оставив вождю никакой альтернативы, кроме как занять свое место рассказчика. Откинув спинку сиденья, он достал носовой платок и методично высморкался, сперва одной ноздрей, потом другой. Мы смотрели на него терпеливо и не без увлеченности. Прежде, чем вернуть платок в карман, он аккуратно сложил его вчетверо. После этого вождь поведал нам новый рассказ о «Смеющемся человеке». От начала до конца он занял не больше пяти минут.