Не зажегши сигареты, она вдруг встала на ноги и, стоя необычайно прямо, сложила колечко двумя пальцами правой руки, поднесла ко рту и – в духе казу[30] – пропела что-то вроде зари. Лайонел тут же поднял взгляд. По всей вероятности, он понимал, что позывной липовый, но все равно разволновался; даже рот открыл. Бука повторила позывной – причудливый гибрид отбоя и побудки – трижды к ряду. И церемонно отсалютовала другому берегу. Затем она снова уселась на корточки на краю пирса с явным сожалением, словно тронутая до глубины души этой доблестной военно-морской традицией, закрытой для гражданских и маленьких мальчиков. На миг она устремила взгляд на низкий горизонт озера, а затем словно вспомнила, что она здесь не совсем одна. Бука горделиво взглянула на Лайонела, сидевшего с открытым ртом.
– Это секретный позывной, который можно слышать только адмиралам, – она закурила сигарету и задула спичку, выпустив театрально-тонкую длинную струйку дыма. – Если кто-нибудь узнает, что я дала тебе услышать этот позывной…
Она покачала головой. И снова устремила свой глазной секстант на горизонт.
– Сделай еще раз.
– Исключено.
– Почему?
Бука пожала плечами.
– Слишком много кругом младших офицеров, кроме прочего, – она сменила позу, усевшись по-индейски. Подтянула носки. – Но я тебе скажу, что я сделаю, – сказала она, как бы невзначай. – Если ты мне скажешь, почему ты убегаешь, я пропою тебе все секретные позывные, какие знаю. Хорошо?
Лайонел немедленно снова уставился на палубу.
– Нет, – сказал он.
– Почему нет?
– Потому.
– Почему потому?
– Потому что не хочу, – сказал Лайонел, дернув румпель для убедительности.
Бука прикрыла рукой правую сторону лица от злого солнца.
– Ты мне говорил, что завязал с побегами, – сказал она. – У нас был разговор об этом, и ты сказал мне, что завязал. Ты мне обещал.
Лайонел что-то ответил, но неразборчиво.
– Что? – сказала Бука.
– Я не обещал.
– А вот и обещал. Еще как обещал.
Лайонел снова стал крутить румпель.
– Если ты адмирал, – сказал он, – где твой
– Мой флот. Я рада, что ты спросил об этом, – сказала Бука и попробовала спуститься в шлюпку.
– Вылазь! – приказал Лайонел, но не потерял самообладания и не поднял взгляда. – Сюда никому нельзя.
– Никому? – Бука уже поставила одну ногу на нос шлюпки. Но послушно подняла ее на пирс. – Совсем никому? – спросила она, усевшись по-индейски. – Почему?
Лайонел что-то ответил, но снова слишком тихо.
– Что? – сказала Бука.
– Потому что тебе нельзя.
Бука не сводила взгляда с мальчика и молчала целую минуту.
– Жаль это слышать, – сказала она в итоге. – Мне бы очень понравилось у тебя в шлюпке. Мне тебя так не хватает. Очень по тебе скучаю. Я весь день совершенно одна в доме, и поговорить не с кем.
Лайонел больше не трогал румпель. Он рассматривал деревянную рукоятку.
– Можешь с Сандрой говорить, – сказал он.
– Сандра занята, – сказала Бука. – И я все равно не хочу говорить с Сандрой, я хочу с тобой говорить. Хочу спуститься к тебе в шлюпку и поговорить с тобой.
– Можешь поговорить оттуда.
– Что?
– Можешь поговорить
– Нет, не могу. Расстояние слишком велико. Мне нужно подойти поближе.
Лайонел крутанул румпель.
– Сюда никому нельзя, – сказал он.
– Что?
–
– Что ж, может, ты скажешь мне, почему убегаешь? – спросила Бука. – После того, как обещал, что завязал.
Возле кормовой банки на палубе лежали очки для подводного плавания. Вместо ответа Лайонел ухватил ремешок очков двумя пальцами правой ноги и ловким быстрым движением выбросил их за борт. Очки тут же утонули.
– Очень мило. Конструктивно, – сказала Бука. – Это очки твоего дяди Уэбба. Он будет просто в восторге, – она затянулась сигаретой. – Они достались ему от твоего дяди Сеймура.
– Мне все равно.
– Понятно. Это мне понятно, – сказала Бука. Она причудливо держала сигарету между пальцами; сигарета рискованно догорала. Неожиданно обжегшись, Бука уронила ее на воду. Затем достала что-то из кармана. Это была коробка, размером примерно с колоду карт, обернутая в белую бумагу и перетянутая зеленой лентой. – Это цепочка с ключами, – сказала Бука, чувствуя, что мальчик поднял на нее глаза. – Совсем как у папы. Но на ней гораздо больше ключей, чем у папы. На этой десять ключей.
Лайонел подался вперед на банке, отпустив румпель. Он протянул руки, готовый поймать коробку.
– Бросишь? – сказал он. – Пожалуйста.
– Давай-ка посидим немного, солнышко. Мне надо кое-что обдумать. Мне надо
Лайонел уставился на нее с открытым ртом. Затем закрыл рот.
– Она моя, – сказал он с убывающей убежденностью.
Бука, глядя на него сверху вниз, пожала плечами.
– Мне все равно.
Лайонел медленно подался назад, сидя на банке и глядя на мать, и потянулся к румпелю позади себя. В глазах у него отражалось ясное понимание, как и рассчитывала его мать.
– На, – Бука кинула ему коробку. Она приземлилась точно ему на колени.