Девять кругов любви

Усталость заставила его прилечь на диван, он погрузился в безрадостные мысли, потом уловил шепот и тихий смех, заглушенный поцелуем. Выглянув наружу, Сенька увидел жену, обнимавшую… Амоса, и тут они исчезли в сумерках. Клара! – крикнул он, просыпаясь, но наяву ее тоже не было – ни здесь, ни в другой комнате, и только издали, как бы отвечая на сенькин зов, донеслась тонкая протяжная мелодия. Он узнал ее – флейту Ильи Горского, созывавшего друзей по какому-нибудь поводу или без него, просто из необходимости общения. Сенька направился к вспыхивающему вдали костру, вокруг которого расположились Клара с ребенком, Андрей, Юдит и не знакомый ему пожилой мужчина. Сами хозяева, Илья и Валя, обжигаясь, жарили что-то на огне.

– Что празднуем? – спросил Сенька.

– Сами знаете, начальник, – Илья повернул к нему нервное аскетическое лицо. – Ваш лектор так хорошо объяснил нам вечность ленинских идей. А ведь сегодня седьмое ноября!

– Я и забыл, – в сенькином голосе, впрочем, не было сожаления.

– Это, конечно, шутка, – тот раскладывал готовые шашлыки на пластмассовые тарелки. – Нет, мы отмечаем другую революцию – в природе: приход осени, первой прохлады и свежего ветра в наш иссохший за полгода край. Ну, к делу! – Илья поднял с разостланной на земле скатерти стаканчик с водкой. – Какой бы придумать оригинальный тост? Знаете, давайте выпьем за хороших людей – и сидящих рядом, и тех, кто далеко – таких, как отец Андрея, выручивший нас с Валей в трудный час!

Все, кроме Юдит и старика, выпили.

– Кстати, позвольте представить вам Дова, который всю жизнь провел в этих песках. Он немного понимает по-нашему и даже пытается говорить.

Тот кивнул:

– У меня жена из России. Ты, Илья, правду… скажешь… Нет, я лучше буду на иврите… Это верно, осень здесь, в Араве, в пустыне – праздник. Изредка выпадает дождь после долгой засухи. Проглядывают цветы, чьи семена пережили непогоду в песке, начинают прилетать птицы – слаит, например, изящная, с черным пятном на темени, словно кипа. А иногда, если у вас развитое воображение, можно увидеть мираж – золотые стены уже не существующего иерусалимского Храма.

– Шашлычок, шашлычок, – предлагал Валя, ловко лавируя между всеми. – Вам, Дов, как непьющему, двойная порция.

Поблагодарив, Дов вонзил зубы в скворчащее от жара мясо – сам тоже прожженный насквозь жестоким здешним солнцем.

– Беда в том, – продолжал он, – что в эту пору не только природа, но и люди как бы просыпаются и хотят размяться. Слышите? Там идут учения, – он умолк, чтобы сюда яснее донесся шум далеких моторов и выстрелы. – Пока только маневры, но соседи с той стороны границы чутко следят за всем происходящим. Одно подозрительное движение наших войск может вызвать ответную реакцию – и тогда повторится то, «что случилось» три года назад…

Дов глянул на Ханалэ, которая, лежа на коленях матери, выражала свое недовольство капризными междометиями.

– Вашей дочке это тоже не нравится. И она права, – говорил он сухим старческим голосом. – Самое странное, что единственно, кто извлекает пользу от вспышки взаимной ненависти и насилия – это пустыня. Звучит фантастично, правда? Но у меня факты. Вон там, у горизонта начинаются пески и стоит станция, где мы изучаем их медленное наступление на плодородные земли. Выводы поразили меня и моих коллег. Оказалось, что в годы войн здесь учащаются песчаные бури, и под их прикрытием, говоря военным языком, пустыня расширяет свою территорию.

Дов тревожно всматривался в ночь, словно видя это коварное наступление песка.

– Да, зла в мире становится все больше, и пустыня, накопляя его, когда-нибудь сожжет все живое…

– Похоже на страшную сказку, – поежилась Юдит.

– Все это фантазии, – заметила Клара. – Есть реальная жизнь, и нам самим выбирать, какой она будет – серой или необычайно яркой, – ее золотые волосы сияли от вспыхивающих языков пламени, словно говоря, какой выбор нужно сделать.

– А вот послушаем, что по этому поводу думал неисправимый романтик Григ, – Илья открыл длинный черный футляр.

Валя встревожился:

– Илюша, ты же знаешь, как это меня расстраивает!

– Я быстренько, – улыбнулся Илья, касаясь флейты губами, и она запела о чем-то простом и трогательном, должно быть, о синих озерах, где отражаются затуманенные вершины гор, сумрачных фьордах и девушке в кружевном переднике, что зовет своего милого и, не дождавшись, плачет…

Нет, то был Валя. Всхлипывая, он причитал тонким фальцетом, совершенно не идущим к его грузному плотному телу:

– Вся эта красота… существует для других, а для нас – только «пустыни бледные цветы»… Так я говорю себе, когда стою каждый день… восемь часов… у бесконечного конвейера… сортируя овощи и фрукты, фрукты и овощи…

Илья, успокаивая, гладил вздрагивающие валины руки, а остальные сосредоточенно смотрели на искры, которые подымались от костра, и Юдит, уже переставшая чему-нибудь удивляться, тоже…

– Сенька, – наконец, нарушил молчание Андрей, – сейчас самое время для хорошей шутки.

– Сейчас получишь… Мне пришло в голову, что в этих местах, может быть, рядом с нами, бродил Пушкин.

– Что?