Девять

Любовь резко ограничивает твою свободу.

Любовь настолько сложное чувство, что человек, способный испытать любовь, становится другим: занесенным на землю из космоса.

Любви нельзя изменить, как нельзя изменить законам, лежащим в основе вселенской гармонии. Можно нарушить эти законы, и расплата наступит незамедлительно. Но отменить ничего нельзя. Любовь с одинаковой степенью вероятности может стать способом самоубийства, а может – инструментом счастья.

Ты можешь выбирать, и свобода твоя становится безграничной.

Безграничная свобода всегда лежит в пространстве между «или – или» и располагается она во времени между полночью и полуднем.

Вот что он хотел этим сказать? Подошлю-ка я к нему свою Венеру. Пусть она его соблазнит. Так, на всякий случай. Мне от этого станет легче.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

6

6.5.

Серое хмурое утро.

Идет дождь.

Отдельные капли шлепают вразнобой, где-то льется с желоба струйка воды. Во всем этом разнотонном шуме присутствует скрытый ритм. Музыка дождя?

В комнате тихо. Очень тихо.

Мягко шуршит компьютер. На фоне музыки дождя.

Нервы напряжены до предела. Музыка души?

Предстоит писать – и я бросаюсь в мутный омут с головой.

Что значит писать?

Исторгать из себя то, то добыто было мною в снах и/или в состоянии улета . Другого объяснения у меня нет.

Я люблю душевный кризис, этот единственный способ внести ясность в жизнь. Значит, у меня душевный кризис?

Конечно. Иначе – зачем мне писать?

Мне надо вернуть себе Алису. Познать себя. Иначе – зачем писать?

Странная штука любовь (это все из снов, из снов). Бывают минуты, когда я не люблю свою обожаемую Алису – и страдаю от этого. А любить не могу. И страдаю. Отношусь к ней не как к постороннему(ей), а как к части себя.

– О чем будет твой роман? – спрашивает в этот момент Алиса.

И вот парадокс: я знаю, о чем мой роман, но еще тверже знаю, что объяснить это невозможно.

– Да так… Помолчу пока. Из суеверия.

И еще больше спешу писать, писать. Чтобы было ясно, но необъяснимо.

Зачем?

Я вижу, как Платон может превращаться Веню, как Веня может достойно соперничать с Платоном. И как люто они ненавидят друг друга в себе.

Я вижу в Алисе то, что она сама не хочет замечать: я различаю в ней Венеру.

Более того: когда я обладаю Алисой, мне сладко представлять ее Венерой. И я ничего с этим не могу поделать.

И я стараюсь, чтобы небо было над головой, а земля – под ногами. Хотя знаю, что Земля круглая, а никакого неба нет.

Разве можно, зная это все, не писать?

Зачем тогда люди?

С какого-то момента Платону уже невозможно не писать; а до этого момента пишет только Веня. Веня как предтеча Платона…

Это была присказка, а сказка – давно позади, то есть впереди присказки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

7

7.5.

Через день Магус рассказал мне много интересного.

Оказывается, дочь Вени была дочерью родной сестры Магуса.

– Какой сестры? – спросил я. – Ведь всех твоих сестер Веня, гм, уничтожил. Или я что-то упустил?

– Всех, да не всех, – сердито отвечал Магус. – Самую красивую и самую любимую мою сестру, Бэллу, – а ей в ту пору было столько же лет, сколько и незабвенной Джульетте, – он изнасиловал на моих глазах. Молча и очень нежно. Да, да. Он ушел, а Бэлла лежала и улыбалась. Чему ты так удивляешься? Через девять месяцев она родила ему двойню.

– Я удивляюсь вот чему: с чего ты взял, что я должен был знать, какая женщина подарила Вене двойняшек?

– Иногда мне кажется, что ты видишь людей насквозь. Веню я боюсь, а тебя, я не знаю… От тебя я бы держался подальше… Я не могу тебя понять.

– Магус, ты меня поражаешь: в тебе столько всего намешано. Сначала ты мне показался плохим человеком, теперь ты мне кажешься человеком не без достоинств; в общем и целом ты производишь впечатление обычного человека, местами одаренного сверх меры…

– Так оно и есть. Я же говорю: ты видишь людей насквозь.

– Видят насквозь людей писатели-философы. А я… Пока не уверен. Во всяком случае, мне и в голову бы не пришло, что у тебя есть сестра Бэлла, а у нее две дочурки…

– Дочь и сын.

– Конечно, дочь и сын, как же я сразу не догадался, ведь это проще простого. Достаточно взглянуть на тебя, чтобы догадаться: у тебя есть сестра и племяннички. Как, бишь, их зовут?

– Не скажу.

– Ты их любишь?

– В племяннице души не чаю.

– А мальчишка не по душе?

– Я его не знаю.

– Русский язык ты учил по книгам?

– Я выучил его за три дня. Под гипнозом. Это несложно. Я бы сказал, элементарно.

– А у нас знание иностранного языка считается показателем уровня образованности…

– Пустяки. Не стоит хлопот.

– Где живет дочь Бэллы тоже, конечно, не скажешь?

– Не скажу. Не верь, не бойся, не проси – так, кажется, у вас говорят?