Девяносто третий

– Ты же знаешь, что на Михаила навели другие люди.

– Знаю. С ними отдельно разберемся.

– Хочешь совет?

– Догадываюсь, какой.

– Лучше остановись. Погибших не вернешь.

– За совет спасибо. Но я не политик, мне такая мудрость чужда.

– И я не политик, а выживать приходится.

– Каждому свое.

– Может быть. Хотя ты зря всё-таки из органов уволился. Времена меняются, и мне в Москве свои люди будут нужны. Я сегодня забираю этих вояк и обратно улетаю, а ты подумай…

Эпилог

4 октября 1993 года, понедельник

Через силу одеваясь, Алексей продолжал смотреть телевизор. Танки, стоявшие на мосту, били прямой наводкой по Белому дому. При каждом попадании из окон вылетали и, как птицы, кружились в воздухе какие-то бумаги. На верхних этажах здания занялся пожар. Это была трансляция Си-эн-эн, выведенная на один из российских каналов. Что-то вещал журналист, но смысл его слов не доходил до Алексея.

Мама заглянула в зал и молча ушла в прихожую. Картинка на экране сменилась. Крутили кадры вчерашних столкновений на Крымском мосту и Новом Арбате, потом в Останкино. Показали бойцов «Витязя»26 в полном облачении и грузовик, пытавшийся проломить проход в телецентр. Мелькнули боевики из отрядов оппозиции. В одном из них, с гранатометом на плече, Алесей узнал молодого человека, который стоял рядом с казачьим атаманом на митинге.

Планерка в редакции началась на час позже. Станислав Петрович явился минута в минуту к этому сроку, сменив свитер на пиджак. В нем произошла еще одна крутая перемена. Сегодня он побрился, и от густой славянофильской бороды не осталось даже следа. По его словам, в желтоватом доме только что прошло совещание с участием всех главных редакторов. Народный губернатор примчался туда из аэропорта и отдавал распоряжения одно за другим.

– Подписано постановление о роспуске областного и городского Советов, – ничего не выражающим голосом уведомил шеф. – Будем жить по-новому, готовьтесь.

– Кого еще распустят? – захотел выяснить корреспондент Лысенко.

– Пока не знаю.

Судя по цвету лица, шеф не спал всю ночь.

– Я слышал, на «Авиастрое» ОМОН, – подал голос Авдеев.

– Мясоедова не пустили на завод, – подтвердил Станислав Петрович. – Есть приказ министра о его увольнении.

– С прессой-то что?

Это был уже вопрос от Карповой.

– В каком смысле что?

– Ну, гайки закручивать будут? Мы вроде не очень за Ельцина были.

– Сказал же, не знаю! – рявкнул шеф.

– И как тогда работать?

– Учредителей обслуживать! Демократия кончилась.

– Каких учредителей, Слава? – почти шепотом спросила Светлана Анатольевна. – Комбинат в Кондопоге бумагу в долг больше не отгружает. Платить нечем.

– Я после совещания был у Маргариты, подал ей челобитную. Если получится, будет у нас новый учредитель.

– Кто?

Такое могла спросить только политически наивная Юля.

– Администрация области, – вместо шефа разъяснил Алексей.

Милицейская цепь отгородила площадь и желтоватый дом от соседнего сквера, где стоял памятник красному комиссару, по форме напоминавший унитаз. Вокруг этого произведения авангардного искусства теснились последние борцы с режимом. Казаков и рабочих «Авиастроя» среди них больше не было. Алексей, как ни старался, не разглядел и вождей обкома возрожденной компартии.

– Товарищи! – заклинал в мегафон кто-то из рядовых активистов. – Не сдавайтесь! Мы вернемся! Не забудем, не простим!

Алексей оказался единственным журналистом, который наблюдал крах городских «красно-коричневых». На площадь их не пустили, но и разгонять не стали. На лицах разбитых оппозиционеров читалась полная безысходность. Оставаться не имело смысла. Подтвердив свои полномочия, Алексей проник сквозь кордон милиции и ощутил совсем иную атмосферу.

Бывшую территорию оппозиции плотно оккупировали победители. Из динамиков неслись поздравления. Вместо трибуны сюда подкатили грузовик, на вид тот же самый, что верой и правдой служил Мясоедову. Теперь он был весь обтянут трехцветной тканью. «Чудится уже», – подумал Алексей, который тоже не спал минувшей ночью.

– Друзья! Последняя новость из Москвы! – разнеслось над площадью. – Белый дом взят! Путч подавлен, его главари арестованы!

Последние слова утонули в возгласах «ура» и рукоплесканиях.

– Что, сделали мы их?

Алексей узнал этот голос.

Перед ним стоял Киреев-старший. От предпринимателя-демократа пахло спиртным. Из-за плеча брата выглядывал Георгий Никитич, его глаза тоже подозрительно блестели. Их обоих он ни разу не видел с того самого вечера, когда большая политика начисто смела все местные интриги. Никто не выходил с ним на связь, не присылал таинственное такси, – заговор растаял, как дым. Областной «Уотергейт» не случился.

– Поздравляю, – ответил Алексей безразлично.

Последние тринадцать дней и особенно сегодняшняя развязка оставили не только ощущение физической усталости, но и какой-то моральной пустоты. «Ты должен сделать добро из зла», – упрямо повторял он, но не чувствовал, что убедил сам себя. А старший Киреев что-то говорил воодушевленно, и он с трудом попытался прислушаться к нему.

– С этими ребятами дела точно пойдут, – уверял Дмитрий Никитич.