Девчонки, я приехал!

– Вы ещё ни в чём не разобрались, – отчеканил Гицко.

– Сейчас как раз разобрались, – уверил Колокольный. – Вот и всё, товарищи. Мне добавить больше нечего. Забирайте!

И он кивнул тем самым незнакомым людям, которым в первую минуту удивился Сергей Ильич.

– Без рук! – рявкнул Гицко. – Я сам пойду! Я генерал! А вы ещё заплатите, майор. Дорого заплатите!..

И пошёл к двери.

Колокольный кивнул, но у самой двери хлопнул себя по лбу и вернулся.

– Есть что добавить!

Он подошёл к Сергею Ильичу и потряс ему руку:

– Поздравляю с законным браком, товарищ инженер!

Октябрь 1957 года, Москва

– Комсомольское собрание факультета предлагает!.. Ты успеваешь записывать, Валя?

– Успеваю, успеваю!

– Комсомолке Кольцовой-Гараниной поставить на вид и вынести устное предупреждение!

– С занесением? – деловито осведомилась Валя, продолжая писать.

– Сказано же – устное! За систематическое превышение… за постоянное становление…

Валя макнула перо в чернильницу и подняла кудрявую голову, ожидая продолжения.

Запнувшийся на формулировке комсорг слегка покраснел.

– В общем, – собравшись с силами, закончил он, – за то, что комсомолка Кольцова…

– Кольцова-Гаранина! – поправили с места.

– Да, Гаранина систематически ставит личное выше общественного!.. Устное предупреждение!..

– Гоша, – сказала Надинька с величайшим изумлением, – что такое ты говоришь?..

Когда вывесили объявление о собрании и о том, что будут разбирать «дело комсомолки Кольцовой-Гараниной», Надинька изумилась в первый раз и долго приставала к комсоргу, что такое она натворила – учится на «отлично», общественную нагрузку имеет, нормы ГТО сдаёт. Комсорг хмурился и загадочно отвечал, что «ей лучше знать», а Надинька клялась, что не знает, даже не догадывается.

Во второй раз она изумилась, когда рассказала о собрании Серёже – по телефону. Она была уверена, что он рассмеётся и скажет, что это глупая ерунда, но он неожиданно сделался озабочен.

– Главное, никого не слушай, – сказал он серьёзно. – Что бы тебе ни говорили. Не слушай, и всё.

– Как это? – не поняла Надинька.

– Думай о своём и не спорь. Главное – не спорь. Не пытайся ничего доказать. И объяснить.

– Серёжа, но я ни в чём не виновата!..

– Я знаю, – сказал он тихо. – И в твоём комсомольском бюро все знают. И специально делают.

– Зачем?

– Это не телефонный разговор, Надежда. Мы потом всё обсудим, ладно? Я скоро приеду в Москву.

Надинька очень старалась сдержаться и всё же не смогла.

– Ты никогда не приезжаешь! – с горечью сказала она. – Я всё время одна.

– Нет. Ты не одна. Ты с доктором и Агашей.

– Это совсем другое, Серёжа!

Он помолчал, а потом перевёл разговор на предстоящий переезд.

Ему выделили служебную квартиру, и Надинька с Агашей перебирались в неё, а доктор оставался.

Но в данный момент Надиньку интересовал не переезд, а как раз комсомольское собрание!

И… вот, дело кончено. Устное предупреждение!.. Ничего себе!..

Надинька вскочила со своего места – места подсудимого, как ей представлялось всё собрание, – напрочь позабыв Серёжины наставления.

– Я тогда не поехала на картошку, потому что должна была поехать к мужу, – заговорила она, сжимая кулачки. Скулы у неё горели, а лоб и виски были очень бледными. – Я ждала его вызова четыре дня! Я не виновата, что отъезд сорвался!..

– Поздно оправдываться! – выкрикнули с места.

– Погодите, ребята, собрание ещё не проголосовало, – перебил комсорг.

– Я поставила в известность деканат, – продолжала комсомолка Кольцова-Гаранина, волнуясь, – представила Серёжину телеграмму, то есть товарища Гаранина, моего мужа! И мне разрешили! С условием, что я отработаю в секретариате или на кафедре!..

– Сравнила! – фыркнул комсорг. – Кафедру с картошкой!

– Ручки боится замарать! – поддержали из-зала. – На рояле сколько угодно, а картошечку за неё пусть другие! А небось любишь картошечку, жаренную с сальцем, а?..

Собрание засмеялось и зашумело.

Надинька изо всех сил сжала зубы, там, внутри головы, даже затрещало что-то.

…Как им объяснить?! Вот как?!

…Серёжа сказал: не пытайся ничего объяснить. Выходит, он заранее знал, что будет?..

– Товарищи, – Коля, который тогда провожал её на дачу, полез по своему ряду, наступая на ноги комсомольцев. – Мы узко смотрим, товарищи!

Он вышел на середину аудитории, но на кафедру подниматься не стал – собрание происходило в физической аудитории.

– Дело не в том, что Кольцова не выполнила свои обязанности комсомолки и не оказала помощь колхозникам! Это, так сказать, единичный случай.

– Вот именно! – крикнула Мирра и топнула ногой от возмущения. – Надинька… Надежда Кольцова образцовая комсомолка! Она отличница, политинформацию ведёт, в Ленинском кружке участвует!..

– Это всё… прикрытие, ребята, – продолжал Коля очень серьёзно. – Политинформацию ведёт и в кружке участвует, а что у неё на уме? Мы, её товарищи, разве знаем? С чем она встречает сорокалетие Октября, которое весь Советский Союз будет отмечать 7 Ноября?

– Коля, – пробормотала Надинька, – что ты говоришь?

Он слегка повернулся к ней. Золотистый чуб свесился на лоб.