«Идеальная девушка для такого вот Изи. Дай бог тебе счастья, народный депутат! Она останется с тобой до тех пор, пока все у тебя будет хорошо, и уйдет, когда станет плохо. И в этом не будет ее вины…» – Григорий отвернулся.
Дарья с депутатом вернулись к столу. Стало прохладно, они кутались в пледы и над чем-то смеялись. Изя не был юмористом, но обширные познания и холодное шампанское с лихвой это компенсировали.
Около часу ночи они пришвартовались.
– Может, все-таки за что-то заплатить? – уточнил осмотрительный Изя и интимно сжал Дашкину руку.
– Не надо, – улыбнулась она и ответила на рукопожатие.
– Я тут в Москве задержаться планирую. Увидимся завтра? – поинтересовался окрыленный депутат.
– Конечно! Только теперь ужин с тебя, – с готовностью согласилась Дарья.
– Мне будет сложно. Придется придумать что-то более запоминающееся, – Изя был полон энтузиазма.
Водитель Муштермана высадил Дарью «в конце географии» и растворился в темноте московской ночи.
– Что-то ты сегодня подозрительно молчаливый, – вспомнила о призраке Дашка.
– Устал, – Григорию не хотелось вступать в диалог и отвечать на вопросы относительно Изи, которые неминуемо должны были последовать.
– Всего два дня, – Даша по привычке заглянула в календарь.
– Иди спать, Дашенька. Не стоит огорчаться из-за мелочей, – фраза прозвучала ехидней, чем задумывалось.
– Зачем ты так, Гриша?
– Как ТАК?
– Как будто не понимаешь. Я бы все на свете отдала, чтобы хоть что-то изменить. Что бы там, на яхте, вместо Изи был ты…
Несколько минут они молчали. Под пытливым взглядом призрака Дашке сделалось не по себе, но она выдержала и глаз не отвела.
– Разденься, Даш. Разденься так, как ты бы разделась для меня. Не для Олигарха, для меня, – в ночной тишине голос Григория звучал глухо, и в его пронзительных, неправдоподобно живых глазах Дарья видела ожидание и муку.
Она медленно опустила бретельки сарафана, и белоснежная ткань с легкостью ночного мотылька соскользнула на пол. Мучительный, не завершенный эротизм заполнил собой пространство и словно приподнял Дашку с Григорием над обреченной иллюзорностью происходящего.
Расац карнахопс гули ис гаакете, дочка
В офис утром Дашка не поехала. Вместо этого они с Григорием отправились гулять по Москве.
Приземистые домики Кадашевского переулка и мраморный лев, охраняющий залитый солнцем тихий дворик…
– Тут когда-то моя бабушка жила, – Дашка нагнулась и потрепала каменную гриву царя зверей.
– А у тебя бабушка разве не из Тамбова?
– Нет, они туда после Германии переехали.
– Здесь так спокойно и ощущение, что вокруг никого нет.
– Ну да, только я и призрак, одни в целом мире, – Дашка рассмеялась.
– Пошли к набережной.
– На грехи смотреть? Уволь, мне своих хватает.
– На воду.
Молча, они дошли до моста. На мосту толпились влюбленные пары, целовались и читали надписи на замках, прикрепленных к металлическим прутьям и деревьям любви, установленным сердобольным правительством как раз для того, чтобы «сознательные» граждане не крепили замки к прутьям.
– Можешь написать «Даша + Изя», – съехидничал призрак.
– Не сомневайся, «Чабурадзе + бестия» писать не стану! – не осталась в долгу Дашка и запоздало вспомнила про протягивающего маркер старичка.
– Напишите как есть! Вдруг счастье принесет? – улыбнулся, казалось, нимало не удивленный ее монологом торговец.
– А как есть?
– Расац карнахопс гули ис гаакете [3], дочка.
– У нее нет сердца, не переживайте, – вставил Чабурадзе, уверенный, что никто, кроме Дарьи, его не слышит и слегка удивленный «полиглотистостью» старичка.
– Есть, молодой человек. И если вы оба его послушаете, не пройдет и двух лет, как каждый из вас обретет то, что предначертано ему свыше.
– У нас нет двух лет, – машинально отозвалась Дашка.
– Держи его, Даш! Он меня слышит! – заорал призрак, но прежде чем Дарья сумела среагировать, старичок растворился в толпе.
Несколько секунд они смотрели друг на друга молча.
– Ну, давай пиши, что там тебе сердце подсказывает, – Григорий злился и сам не мог понять на что.
– А тебе?
– Не понимаю!
– Тебе что сердце подсказывает?
– Хочешь, чтобы я тебе помог?
– Да!
– Если напишешь «Дарья + Изя», твой ребенок станет наследником великой империи Муштерманов и кондитерской «У Изи», но тогда придется жить рядом с папой и мамой в Тамбове.
– Или…
– «Дарья с Тубеленьким» не пиши – сопьешься!
– А «Даша и Олигарх»?
– Будешь счастлива, раз так его любишь. А секс в жизни «не главное», – Григорий отошел и отвернулся.
– Видимо, в твоей. Придурок! – Дашка что-то быстро написала на замке и, защелкнув его в глубине металлической кроны, кинула ключик в воду.
Чабурадзе очень хотелось посмотреть, что же она там написала, но кавказская гордость не позволила это сделать. Через час Даше позвонил Изя.
Он предлагал встретиться недалеко от парка культуры.
– Экономист, – съехидничал Чабурадзе.
– Романтик.
– Трубадур! Как пьяный Тубеленький у тебя на кухне. Надеюсь, в тарелку с лобстером он падать не будет.
– Ты ревнуешь!
– Было бы к кому. Не обольщайся, Дашенька!
– Ревнуешь! Ревнуешь!