Детский бог

Невзирая на сомнения, она ловко сориентировалась, подошла к резному буфету и извлекла оттуда три маленьких круглых бокала, какие я видел, кажется, во всех французских фильмах. Вика же молча открыла винный шкаф и достала бутылку бордо.

– Слушай… А водочки нет? Стол-то под водку!

– Галь, ну какая водочка? У всех похмелье, предлагаю по бокалу и спать, – устало ответила Вика.

Но Галю было не так-то просто сбить с толку. Она разлила вино на троих, встала, жестом, исполненным значительности, подняла бокал и торжественно произнесла:

– Давайте-ка помянем Полинку!

Вика закатила глаза. Даже мне стало слегка не по себе.

– Давайте-давайте, – подбодрила Галя, – помянем рабу божию Полину, пусть земля ей будет пухом. До дна! – Она осушила бокал, удовлетворенно причмокнув, подцепила вилкой кусочек сыра с деревянной дощечки и повернулась к Вике: – Ты мне скажи, пожалуйста, на хрена ты тут сидишь с этим изувером?

– В смысле? – спросила Вика, и ее лицо вдруг застыло, глаза остекленели.

– В коромысле! Тебе нужно было общаться с ровесниками, учиться, а не сидеть тут в глуши с папашей. Но теперь уж, надеюсь, у тебя появился магнит попритягательней, чем тухнуть тут.

Галя подмигнула мне.

Я посмотрел на Вику: она сидела ни жива ни мертва, опустив глаза в пол.

– Галя, все нормально…

– Да что в этом нормального? Запер тебя тут одну… Филипп, чтоб ты понимал: этот человек меня даже пугает, ей-богу, ты знаешь, что это он испортил ее матери жизнь? Из-за него, козла, она и погибла.

Я насторожился.

– Потому что нечего на ребенке жениться, – воинственно продолжала Галя. Она плеснула нам еще вина и с негодованием уставилась на опустевшую бутылку. – Полинка только школу заканчивала, а он взрослый мужик уже был. Обрюхатил, закрыл дома, она даже не доучилась. Чего она в жизни-то видела, кроме тебя, Вик, и твоих пеленок?

– Ты же знаешь, она пила, – ответила Вика, покрываясь прямо-таки смертельной бледностью.

Мне стало неловко, я не был посвящен в эти детали. Знал, что с выпивкой у Полины было не все ладно, но не думал, что до такой степени. Кажется, еще тогда на даче я видел: Александр Львович не спускал с нее глаз. Но в то время я был так счастлив, что все, кроме любви, выглядело каким-то сглаженным и незначительным.

– А почему она пила? Что там такое у них происходило с твоим папашкой? – Галя внимательно посмотрела на нее поверх бокала. – Не расскажешь нам?

Вику передернуло. Я заметил, как она просунула ладони под бедра, села на них. Разговор был, мягко говоря, не из приятных, но Вика даже не пыталась сопротивляться, она склонялась все ниже, словно ей хотелось свернуться улиткой, и становилась как будто меньше и меньше с каждым теткиным словом.

Я осторожно пододвинулся, положил руку ей на лопатки: «Ну-ну, все будет хорошо, не обращай внимания».

Она вздрогнула.

Галя взяла со стола пачку сигарет, достала одну.

– Так вот, у нашей мамы, Маруси (может, ты слышал, Филипп), было что-то вроде… расстройства. – Галя сладко затянулась, и по кухне поплыл сочный запах ментолового дыма. – Так что, конечно, может, Полинке что-то такое передалось.

Мне пришло в голову, как мало я, в сущности, знал про Гирсов. Эта мысль, давно заронившаяся, но лишь сейчас возникшая с такой непререкаемой хрустальной ясностью, была довольно противной. Я привык, что в моем мире Гирсы были чуть ли не святым семейством, сияющие, припорошенные детским восхищением. А что может быть неприятнее, чем выяснить, как сильно ты заблуждался.

– Но у меня есть еще соображения, – продолжала Галя, обращаясь все больше ко мне, видимо, как к новому слушателю и свободным ушам. – Ты, наверное, не в курсе: Гирс не очень-то любил, чтобы Полинка с кем-то, кроме него, общалась. У нее и подруг-то в Москве не было, да и откуда им взяться, подругам, если она вечно дома сидела. Я вот не пойму, какая радость выходить замуж за богатого мужика, чтобы дома сидеть. Ни в ресторан не выйти, ни в кино.

– Почему? – спросил я.

– А бог его знает, малыш. Я лично думаю, что он ревнивый сильно. Но дело не только в этом… – Она вдруг понизила голос. – Когда Полина в тот день приехала ко мне, она хотела о чем-то поговорить. Я еще, помню, удивилась: двенадцать часов всего, а она уже притащила шампанское, торт, виноград. Торт для меня, конечно, я всегда любила «Птичье молоко». Значит, хотела задобрить, чувствовала вину-то. Но была она такая… какая-то вся несчастная, что я даже не стала ничего говорить про то, что она про меня сто лет не вспоминала.

Галя допила остатки вина. Ее глаза заблестели, лицо слегка лоснилось. Она покрутила в пальцах следующую сигарету, но, передумав, положила ее на стол.

– Так вот… Полина предложила мне шампусика, я отказалась. Тогда она выпила все одна и быстро справилась, надо сказать. Так профессионально, что я даже спросила, давно ли она пьет средь бела дня. Я сама, конечно, не дура накатить, но не так отчаянно. Да оно и видно было, что хреново ей… Ну, она и рассказала мне, что у Гирса любовница завелась.

Кровь отхлынула от лица Вики. А я, кажется, наоборот, покраснел.