Десант в настоящее

— Мне странно это слышать от тебя, Отто. Наши народы дали миру выдающихся личностей. Они прокладывали дорогу, были первопроходцами в этом трудном и благородном деле.

— Благородном? Что благородного в спортивной ходьбе по трупам?

Он замолкает. Я вообще заметил, что речь его стала медленной, весомой. Тяжеловесная у него речь. Теперь он говорит, как человек, сознающий, что творит историю.

— Ты бы назвал своих "пионеров" поимённо, Василий, чтобы исключить недоразумение. Гитлер, Ленин? А может, начнём с Цезаря? Ты же прекрасно знаешь их печальный конец. Фатум, рок, судьба… Как только находится человек, чьи способности позволяют упорядочить окружающий хаос и свести его к единым, имперским законам, хорошим или плохим, неважно, происходит нечто, что обращает этого человека и его единомышленников в пыль… за мгновение до блестящей победы.

Он молчит, и после продолжительной паузы мне приходится продолжить без его комментариев:

— И через сто лет потомки только пожимают плечами: ведь до того, как Цезарь вошёл в сенат, у него было всё. Зачем он шёл дальше?

— И что? — подаёт голос Василий.

— Ничего, — я пожимаю плечами. — Мы возвращаемся к первому вопросу: зачем тебе это нужно?

— Хочу спасти человечество. И я — бессмертен. Ты, кстати, тоже. У нас всё получится…

— Что ещё за бессмертие?

— Полная регенерация организма. Кожа, мышцы, соединительная ткань, кости, — всё регенерирует. Но лучше не экспериментировать.

— Почему?

— Во-первых, боль, она и есть боль. Во-вторых, если разорвёт на куски или сожжёт в пепел, то никакая регенерация не поможет. И, в-третьих, если повреждения существенны, то после восстановления способность к регенерации утрачивается, вместе с премией.

— Премией?

— Да, придёт время, я тебе обязательно расскажу…"

Я допиваю сок, откидываюсь на спинку стула и оглядываю зал. Команда Отто заканчивает приём пищи вместе со мной. Я не могу это назвать совпадением. Так происходит всегда. Да и чему тут удивляться: они — это я. Молодцы, ребята. Если бы не их полное равнодушие ко мне, я бы даже начал им симпатизировать.

Они одновременно поднимаются, хором, будто в гарнизоне, благодарят кухню и строем выходят из ресторана. Мне даже обидно. Им никто не ответил, никто не повернул к ним голову, не посмотрел вслед.

"— Я никак не могу понять, насколько они одинаковы…

— Это одна из задач, Отто, которую, пока, не удалось решить. Все копии при абсолютном морфологическом сходстве с оригиналом, психически мало похожи друг на друга. Наверное, индивидуальность и сознание, то, что мы привыкли называть "личность", записаны не только на материальных носителях — генах. Возможно, что какие-то составляющие этой информации хранятся где-то ещё…

— Но я — это я!

— Все так говорят. Но ты — это тот, кого я помню. Такое тоже бывает. Примерно один раз из десяти. Я сам удивлён. Что-то где-то щёлкает, и получается копия, почитающая себя оригиналом. Самый объективный показатель близости копии к оригиналу — память. Чем меньше пробелов содержит память, тем копия ближе к оригиналу. И, конечно, способность к регенерации…

— А как ты узнал, что я — оригинал, а не один из них?

— Ты выстругивал кораблик…"

От воспоминаний отвлекает новая стайка посетителей. Три Катерины, обнимая друг друга за талии, весело о чём-то щебеча, быстрым шагом врываются в зал. Эти хохотушки всегда приятно выделяются на фоне остальных двойников.

Они присаживаются за отдельный столик и, в ожидании официанта — такой же Катерины, как и они сами, принимаются за фрукты. Одна из них замечает меня. Вся троица тут же поворачивается в мою сторону. Мне становится не по себе. Немедленно встаю, и, сдерживаясь, чтобы по примеру своих двойников не поблагодарить гарнизонную кухню, выхожу вон из зала.

* * *

— Мы топчемся на месте, Василий. Объясни, что тебе нужно.

Он молчит. Я уже не могу вспомнить, сколько раз задавал этот вопрос. Время детских ответов про дружбу и тоску по прежним, "весёлым" денёчкам, по-видимому, прошло. Иногда мне кажется, что Василий начинает тяготиться нашими беседами. Но на этот раз он неожиданно отвечает:

— Я скажу тебе. Сегодня. Но сначала расскажи мне, что ты увидел, с момента своего пробуждения. Что ты думаешь обо всём этом?

Я сижу в кресле в своей комнате. Обстановка напоминает номер второсортного отеля: чисто, опрятно и неуютно. Шкаф, кровать, стул, письменный стол с моим деревянным галеоном посередине. Кресло, в котором я сижу. Телевизор с видеомагнитофоном. Несколько вполне обычных электрических розеток. Я сразу, как их обнаружил, зарядил аккумуляторы на телефонах. Зачем? Не знаю. Порядок должен быть — потому что армия!

Окон нет. Приглушённый свет льётся прямо с потолка, стены облицованы неизвестным мне пластиком. На полу — ковровое покрытие с высоким ворсом. Всё в мягких спокойных тонах, ничего лишнего, как в больнице. Или в сумасшедшем доме.