Держи меня крепче

Что же до самой Хетер, которую Шарлотта в прошлом не раз и не два подлавливала на ее непрофессионализме, на подтасовке и искажении фактов, на что указывала ей публично и прилюдно, то можно лишь догадываться, как обрадовалась эта, с позволения сказать, «акула пера», получив в свои руки такой сенсационный материал для мести. Конечно, местная пресса, включая и ее собственную газету, не станет публиковать такое. Тем лучше для Хетер. Она-то уж сумеет раздуть пожар всеобщего негодования до мирового масштаба. Для этого-то и делать ничего особо не надо. Просто разместить материалы на зарубежных веб-сайтах. Там ведь даже не станут проверять, насколько точна опубликованная информация, насколько она соответствует действительным фактам. Вполне возможно, Хетер просто поймала Джейсона на слове, а потом уже сама доплела весь этот бред о том, что в венах Шарлотты Николс струится кровь ее убийцы-отца, повинного в массовой резне людей.

Ничего! Со временем Шарлотта найдет способ раздавить эту гадину. Можно лишь представить себе, каким громом среди ясного неба станет для нее известие о том, что Шарлотта не является дочерью Альбеску.

Шарлотта пока слабо представляла себе, какой резонанс возымела эта фальшивка, появившаяся в Интернете. Наверняка уважающие себя средства массовой информации, солидные газеты или ТВи радиоканалы не рискнут проявлять неуважение к суду или тем более оскорблять его, распространяя непроверенные данные. Но в сети подобная утка может наделать много шума. Если уже не наделала… Вполне возможно, информация докатилась уже и до матери, и сейчас Боб из последних сил пытается оградить ее от страшных теней прошлого, которое так грубо и бесцеремонно снова ворвалось в ее жизнь. Заново пережить весь ужас былого, обнажить миру свои незаживающие раны на сердце и многочисленные рубцы на теле. Бедная мама! Шарлотта вдруг явственно представила себе, каково это было Анне: потерять все и всех. И в довершение трагедии вынужденно отказаться от всяких прав на свою маленькую дочь. Какие причудливые зигзаги совершает порой наша жизнь. И вот уже Шарлотта попадает почти в сходные обстоятельства, еще более роднящие ее с матерью. Может быть, таким изощренным способом судьба дает ей возможность понять наконец свою родную мать, в полной мере осознать всю мотивацию ее поступков и невозможность иного решения участи ее маленькой дочери. Как будто раньше она этого не понимала! Все она прекрасно понимала! Умом. А вот сердце отказывалось смириться с тем, что мать бросила ее и уехала прочь.

А ведь сколько мужества потребовалось Анне, чтобы дать наконец свое согласие на удочерение Шарлотты другими людьми. Об этом Шарлотта как-то раньше не задумывалась. И Анна пошла на этот шаг только ради того, чтобы обезопасить свою дочь, сохранить ей жизнь. Нет, история с Хло, она совсем другая. Никто им не угрожал, никто их не преследовал. Единственной угрозой для них выступило само государство, которое в лице полиции, судей и прокуроров будет теперь добиваться того, чтобы Шарлотта сполна заплатила за содеянное. Но ведь они же никому не угрожали, не причиняли зла. Так зачем же ей было отпускать от себя Хло, когда малышка была так счастлива с ней? Когда она обрела настоящую семью, в которой все ее так любят.

– Пора! – сухо обронил надзиратель, отпирая дверь камеры. – Велено передать, что ваш адвокат уже поджидает вас в зале суда.

Странно, думала Шарлотта, заметно нервничая. Почему Ким даже не появилась у нее в камере перед началом заседания? Но сейчас не время раскисать. Надо собрать всю свою волю в кулак и вести себя достойно, размышляла она, проходя мимо охраны по направлению к залу суда. Скорее всего, Ким так закопалась с бумагами, что работала до последнего. Вот и не успела на свидание с Шарлоттой до начала слушаний. «А потому перестань себя накручивать понапрасну!»

Шарлотта медленно поднималась по ступенькам лестницы и пыталась думать о чем угодно. Например, о том, что все тюремные камеры одинаковы: что эта, что та, в которой ее держали во время первых слушаний в зале городского суда. Разве что эта камера, из которой ее только что вывели, немного поновее. И стены, судя по всему, покрашены недавно: такой веселенький зеленый цвет, почему-то вызывающий ассоциации с зеленым горошком. А в той, прежней камере стены были грязно-белыми или темно-серыми, трудно было понять и определить их исходный цвет. Ступеньки вымощены плиткой, широкие перила, чтобы держаться, но воздух такой же тяжелый, спертый, что там, что здесь. Пахло застарелым потом, дешевым парфюмом и еще чем-то тошнотворным и вязким.