Деревянный хлеб. Части 1-4

— На правду — не обижаются! — отрезал Ахинеев, — Голод — везде голод. Хоть в Конго с Сомали, хоть в дореволюционной России «которую мы потеряли». Ленинградцы раз черпнули этого лиха и теперь перед всем миром хорохорятся. А тогда — я стоял перед стеной из камыша, слушал нецензурно поносящего мою родню докторишку и припоминал… Например, как моя мама впервые в жизни (!) наелась досыта осенью 1952 года. Уже работая агрономом в пригородном совхозе. Как работнику предприятия ей полагалась «натуральная оплата» по итогам сельскохозяйственного сезона. Зимний запас картошки. До того памятного момента она даже обыкновенной картошки никогда досыта не ела! «Драники» (жареные на солидоле картофельные очистки) — они почитали хорошей, сытной пищей. У отца, на «спецпоселении», с местными продуктами обстояло получше, чем в городе. После первых страшных лет ссылки, естественно. Однако, хлеб из настоящей муки и сахар — он впервые попробовал уже взрослым человеком. В армии, на срочной службе… В конце 40-х годов! Жители Москвы и Ленинграда, к тому времени — снова катались, как сыр в масле, посреди роскоши показного «столичного» изобилия… Представляете мои ощущения? А если вспомнить, что дед по матери — без вести пропал под Сталинградом в 1942 году… Отчего мать, в 14 лет, осталась «за старшую в семье». С нетрудоспособной инвалидом-бабушкой и младшими детьми на руках… Что послевоенный голод 1946 года был страшнее (!), чем даже «период оккупации». Именно в этом году умерли самые младшие, брат и сестра (на крошечную бабушкину пенсию и стипендию матери, даже по минимальной норме жизнеобеспечения — как-то прокормиться им всем было не реально). Эх-х… И ничего! Мать сама выучилась, ещё двух сестренок — выучила на ноги поставила и бабушку прокормила.

— Детям и внукам «блокадников» — такое объяснять бесполезно, — меланхолично пожала плечами филологиня, — Вы ещё у профессионального нищего про совесть спросите. У них — мозги не той системы… Принцип «нам все окружающие по жизни должны» — заучен до уровня «коленного рефлекса». И горе каждому, кто посмел усомниться в праве «коренных ленинградцев» претендовать на общую жалость. Как мне популярно объяснил один «профессиональный блокадник» — «Только культурные люди — способны страдать по-настоящему глубоко!» Данную «максиму» — нельзя понять умом, её надо просто запомнить…

— Про судьбу ваших матери с отцом — оппонент знал? — вдруг подал голос Плотников.

— Разумеется! Ещё когда по Интернету списывались, я их в качестве примера приводил.

— Тогда — только мочить насмерть… Или — плюнуть, уйти и постараться всё забыть…

— Наверное, так и есть… — вздохнул главный идеолог, — Но, сдавать назад было уже поздно. Отчего пришлось стоять, слушать грязный поток матерщины и мечтать. Как наяву представилась благостная картина… Большой светлый зал в «Кунсткамере». На специальном возвышении — просторный стеклянный ящик. В нем — лежит Николай Берг. Ну, что там от него останется, лет через триста… И молчит… На табличке возле ящика, по-русски и по-английски — пояснительная надпись для любопытных экскурсантов: «Полный скелет неполживого питерского интеллигента, начало XXI века н. э.» Понятно, добиться задуманного результата — непросто. Что бы пердящего ртом потомка людоедов сразу не нашла милиция, а откопали именно археологи (причем — через триста лет) — втаптывать его в болотную жижу предстояло долго и очень тщательно. Ни одна косточка не должна пропасть! А это — труд! В говнах, посреди стаи комарья и тошнотворной вони… Но, чего не сделаешь ради будущего науки? Короче, стал я к нему потихонечку приближаться. На взмах руки…

— Достал?! — азартно выдохнул потомок казаков-первопроходцев.

— Достал… — без всякого воодушевления продолжил повествование Ахинеев, — Крепко ухватил за жирную холку… Но, не угадал с материалом рубашки. Скользкий оказался… А может быть — следовало сделать лицо подобрее… Короче, у меня в руках остался воротник, с «фирменным» лейблом и здоровенный лоскут ткани, с половиной рукава… А всё остальное, козлиными прыжками — ускакало в самую гущу якобы не существующих петербургских камышей. Видно, случаи, когда приходилось «отвечать за базар» — докторишке уже выпадали… Стартовал он мгновенно и по болоту упрыгал, как заправский Дуремар. Только комья тины и лягушки в разные стороны. Как был в модном летнем прикиде. Я послушал быстро удаляющиеся влажные плюхи и треск, плюнул вслед и пошел себе восвояси… Не гоняться же мне за этой скотиной в самом деле? Судя по развитому темпу — к вечеру урод добежал до финской границы.

— Мог и утонуть, — деловито уточнил Плотников, — В болоте, летом, как два пальца…

— Дерьмо не тонет! — убежденно отрезал главный идеолог, — Думаю, оно до сих пор, в мой адрес, на сетевых форумах — калом плюется… От избытка высокой кюлютуры, естественно… Тьфу!

Глава 69

Лишь разумные свободны