Деревянные пятачки

Зиму он пережил тревожно. Нет-нет, ничего такого не произошло, чтобы уж очень переживать, но все же... Был своего рода творческий кризис, когда и в голове, и в сердце пусто, будто и не он автор двух романов и повести. И хотя он ежедневно высиживал за письменным столом свои установленные три часа, работалось худо. Поначалу он не понимал, почему это? Но позднее разобрался — депрессия шла оттого, что багаж его жизненных впечатлений поиссяк; к тому же не было и замыслов, которые бы его увлекли и одновременно были актуальны, и тогда он решил, что ему не мешало бы обогатиться новым, свежим материалом. Так сказать, познать сегодняшний день. О рабочем классе были им написаны два романа, о работниках торговли — повесть. Почему бы теперь не прикоснуться к новой теме? И надумал поехать в деревню. Из газет и радио он знал, что за последние годы жизнь на селе наладилась. И вот он в Кятицах. Эта деревня вблизи центральной усадьбы колхоза, где есть магазин, клуб, библиотека, парикмахерская, и одновременно она в стороне от шумного шоссе, по которому с ревом и грохотом проносятся груженые машины, по ночам трещат мопеды и мотоциклы. Здесь тихо. Прежде чем определиться на постой, Вениамин Александрович вызнал такой дом, чтобы ни детворы, ни многолюдья. И вот дом Елизаветы Николаевны, одинокой вдовы. Хозяйка опрятна, что тоже немаловажно. Правда, несколько ярковато одета. Но стоит ли на такую безобидную мелочь обращать внимание. И Вениамин Александрович не придал этому значения, что, впрочем, сыграло свою роль в дальнейшем.

Попив молока, Вениамин Александрович вышел на улицу. Был апрель с весело бегущими ручьями, наполненными быстрой, прозрачной, ледяной водой. Еще утром лежал снег. Он искрился на солнце, но вот его уже нет, а есть эта веселая, животворная вода. И уже зеленеют пригорки, и на высокой березе свистит скворец, ублажая свою подругу. И мягкий ветер налетает с полей и, как большая бабочка теплыми крыльями, похлопывает по щекам Вениамина Александровича.

«Так, так...» — мысленно отмечал Вениамин Александрович, идя по деревенской улице и стараясь все запомнить.

Ему нравились два ряда домов, обшитых вагонкой, покрашенных масляной краской в разные цвета, отчего вид у деревни был молодой и нарядный. «Это хорошо! Чем больше встречу положительного, тем легче писать книгу», — думал Вениамин Александрович и всеми клеточками своего существа чувствовал, как приподымается настроение и создается уверенность, что здесь он наберется добрых впечатлений и напишет хорошую книгу о колхозной деревне. Ту самую, на которую заключен договор с издательством и получен аванс и уже частично прожит.

Встретив пожилую женщину, идущую с авоськой, набитой буханками хлеба, он поздоровался. Женщина безучастно сказала: «Здравствуйте» — и прошла мимо.

«Пригодится, все пригодится. Любая деталь, — думал Вениамин Александрович, обходя лужи, — случается, что вроде бы ничего значительного и нет вот в такой встрече, а потом такая деталь оказывается очень кстати: женщина, несущая через плечо в авоське хлеб, А вот и еще деталь!» Это относилось к высокому парню, быстро шагавшему навстречу. Он шел ничего не замечая, погруженный в какие-то свои заботы. Вениамин Александрович замедлил шаг и заметил в парне нечто странное — в его чуть притянутой к правому плечу голове, в кривой неподвижной улыбке. «Не дай бог повстречаться ночью наедине», — невольно подумал Вениамин Александрович, отходя в сторону.

Парень быстро миновал его, прошел еще несколько метров, затем вдруг резко остановился, круто под прямым углом пересек дорогу и прислонил ухо к телеграфному столбу.

«Странно, весьма странно», — удивился Вениамин Александрович и тут же обернулся на слабый старческий голос.

— Подойди ко мне! Подойди! — звал его старик, сидевший на лавке у стены своего дома.

Вениамин Александрович подошел. Поздоровался.

— Здравствуй, здравствуй, милый ты мой!.. Худо мне, худо. Сядь.

Старик был сух и немощен, с узким, на клин стесанным лицом. Плешивый. Глядел на Вениамина Александровича и плачущим голосом говорил, жалуясь на свою судьбу:

— Скорей бы к Палаше, милый ты мой...

— А где она? — присаживаясь в некотором отдалении от старика, спросил Вениамин Александрович.