Пока Николай думал обо всем этом, дождь перестал, и хотя стемнело больше, но зато стали видны огни на своем берегу. И Николай приободрился. Огни еще были далеко. Но разве в этом главное? Важно, что есть! Мотор работает, а коли работает, значит, все будет в порядке! И ты, Анна, не тревожься... Тут он вспомнил, что у его ног в мешке лежат пара судаков и щука, припасенные для Анны, и порадовался, что догадался вовремя отбросить. Анне сейчас свежая рыба в самый раз...
За думами о своих делах Николай и не заметил, как мотор стал гудеть ровнее, как все реже встряхивало мотобот, и вот уже совсем перестало шлепать днище, и лодка легко помчалась на огни. А они все ширились, ползли друг от друга, словно светящиеся раки, и Николай понял, что вошел в прибрежную полосу, когда волна идет уже прямо к берегу.
Да, удивительное дело, там на просторе волны катят с севера на юг, а тут сворачивают на восток — только успевай подруливать, чтобы не выскочить на отмель. А отмель тянется вдоль всего берега. Это об нее первую разбиваются самые крупные волны, и дальше уже идут со сбитыми гребнями. А ближе к берегу их встречают другие отмели и еще больше гасят, и уже после самой последней волны ползут к берегу совсем ручные и, еле пошевеливая пеной, припадают к краю суши.
Для причала есть определенное место, но до него далеко, километра два, и Николай решил пристать напрямую к берегу, против своего дома. Уж больно ему не терпелось оповестить Анну, что здесь он, здоров, чтобы она не тревожилась. И он прошел бы, потому что первая отмель не сплошная, в ней есть проходы, но было совсем темно, и только поэтому, сколько ни вглядывался Николай в воду, никак не мог различить отмель. На отмели всегда волны выше, они как бы приплясывают, а тут при невидимом небе вся вода однотонная, и что ж тут удивительного, если не разглядел и мотобот всей своей тяжестью врезался в первую отмель, о которую разбиваются волны. И сразу же заглох мотор. И тут же со всего размаху в корму двинула тугая волна и окатила полетевшего через мотор Николая. И не успел он встать, ослепший от воды и боли, как новая волна снова сшибла его.
«Мать честная!» — вскричал Николай и перемахнул через борт в воду. На отмели ему было всего по щиколотку. Он ухватился за борт, чтобы столкнуть мотобот, но куда там, мотобот даже не шевельнулся. «Вот это попал!» — задохнулся от растерянности и подступившей вплотную вины Николай. Оглянулся, словно надеясь найти кого-нибудь поблизости, чтобы позвать на подмогу, но никого не было, да и не могло быть в такую непогодь, и тогда он еще раз, навалившись всей грудью, попробовал сдвинуть мотобот, но тот уже был наполовину захлестнут водой, и волны свободно переливались через борт, затопив мотор. Николай еще раз с безнадежной тоской пошарил взглядом по темному берегу, но и берега-то не увидал, не то что людей, и побрел по отмели, и тут же ухнул по пояс, поплыл, потому что дальше было еще глубже,
Только выйдя на берег, он вспомнил о рыбе, но тут же и забыл о ней, подумав о том, как он будет все объяснять председателю. А тот мужик крутой... Ах, как неладно все получилось!.. Но Анне ни слова. Ей тревожиться сейчас нельзя, а что вымок, мокрый, так волна-то какая! Да и то, мол, у самого берега обмакнуло, так что все в порядке, Анна. Как ты себя чувствуешь-то?
У крыльца он отжался, сколько было возможно, потер щеки, чтобы она не видела, какой он озябший, глубоко передохнул и, как всегда размашисто, вошел в избу.
Она ждала его. Сидела за столом. Это он знал, что она уж не ляжет спать, будет ждать, сидеть за столом, прислушиваться к вою ветра, поэтому и улыбнулся так, чтобы сразу показать, что все в порядке.
Не отрывая взгляда от него, мокрого, почерневшего, вскрикнула и плача уткнулась лицом в ладони.
— Ну, чего ты... порядок, — стараясь говорить обыденнее, сказал Николай, — только у самого берега малость обмакнуло. Темно, да ведь у берега-то мелко...
— Господи, ну когда же кончится эта мука! — вскричала Анна. — И нет у тебя жалости... Господи-и... — И начала кататься головой по столу.
— Анна... — Николай тронул ее за плечо, не в силах смотреть на то, как она мотает головой по столу, и закрыл глаза, и сразу же, как только закрыл глаза, у самого в сознании вздыбились волны, захлопало днище, засвистал ветер, и все это вместе слилось во что-то такое ненужное ни ему, ни Анне, от чего давно бы надо освободиться, что он, пожалуй, впервые глубоко, по-настоящему понял страдание жены и ему стало ее жаль.
— Анна, не плачь. Уйду я с промысла... Уйду...
Так он еще никогда не говорил. Анна затихла и, словно пробуждаясь, медленно поглядела на него.
— Честно? — спросила она.
— Честно.
И тогда она заплакала тихо и, радостно улыбаясь, глядела на него сквозь слезы.
Он ничего не сказал ей про мотобот, врезавшийся в отмель. И она спокойно уснула, прижавшись к его руке. А он уснуть не мог. Все слушал гул ветра и ждал, может, стихнет, но ветер не стихал, он все больше набирал силу, несся уже с ураганной яростью, и слышно было, как стонали старые деревья.