Деревянные пятачки

И пошли. Впереди мотобот, и за ним, на капроновом канате, прыгая с волны на волну как пробки, три длинные лодки. Да и мотобот легко и живо, тоже как пробка, взлетал с волны на волну. Это не был закрытый буксир с палубой и рубкой, нет, скорее он представлял из себя здоровенную лодку со стационарным мотором посредине. В добрую погоду рыбаки частенько выходили на нем. Вышли и в этот день — синоптики обещали не больше двух баллов, — но разыгралась вон какая круговерть, и, судя по всему, еще круче будет. Так что уж самое правильное — в бухту.

Они шли по ветру. Шли быстро, и то ли сами настигали волну, то ли она догоняла их, но подымала и стремительно несла несколько десятков метров на своем вспененном гребне и рассыпалась, оставляя мотору дальше уже одному тянуть караван. И он тянул. А волны все больше закипали, и уже длинными белыми космами растягивалась пена, и с гребней летели брызги, и небо все больше тяжелело от идущих вплотную одна к одной сизых туч, и каждый понимал, что такая погодка не на час, а, пожалуй, на сутки, если не больше.

Ясно это было и Николаю Кириллову, рыбаку лет тридцати, большеглазому псковитянину, неотрывно глядевшему в сторону своего берега, которого давно уже не было видно и от которого все дальше уходил мотобот. И чем дальше уходил мотобот, тем все больше расстраивался Кириллов, потому что знал, как будет волноваться жена. А она волноваться будет, она всегда тревожится, когда он уходит на промысел. Потому что ее отец и брат тоже были рыбаки. Они уходили километров за десять на веслах, чтобы ставить на каменных грядах переметы. Однажды ушли тихим утром, но к полудню поднялся сильный ветер, перешел в шторм, и они не вернулись. Правда, тогда не было моторов, но какая разница — будто не гибнут моряки и на пароходах. Поэтому и не хотела она, чтобы ее муж был рыбаком. Но тот, кто живет на берегу Чудского‚ тот уже с рождения рыбак, а он родился на берегу этого озера. К тому же и рыба всегда дома свежая, и впрок навялено и ряпушки, и судака, и леща, и щуки, не говоря уж об окуне. А снеток!

«Ничего-то мне не надо, — говорила Анна, глядя на Николая с жалостью, — только был бы ты дома».

Это еще в первый год, как поженились, сказала она. И тогда, смеясь, он подал ей конец веревки.

«Зачем это?»

«А чтоб покрепче привязала меня к своей юбке!» — и засмеялся во весь свой зубастый рот, видя, как Анна с обидой глядит на него.

Он не велел ей провожать себя, когда уходил с бригадой на промысел, — такого у них в деревне не было заведено, чтобы рыбацкие женки тянулись за мужьями на берег, но Анна, наперекор ему, выходила и долго, пока хватал глаз, смотрела с высоких дюн на удаляющийся рыбацкий караван.

С годами, то ли в силу привычки, то ли от постоянной тревоги жены за него, но Николай уже, уходя в море, стал испытывать какое-то тревожащее его чувство, стал все больше думать о жене, понимая, что только любовью к нему всю ее смятенность можно объяснить. И уже не запрещал Анне провожать себя. И чем дальше уходил от берега караван, тем пристальнее он вглядывался в тоненькую высокую фигуру жены, стоявшую на вершине дюн, и все больше думал о ее непохожести на других...

В это утро она особенно просила его не уходить на промысел. Ей оставалось уже недолго до родов, это она чувствовала, хотя ей рожать предстояло впервые (у них долго не было детей), и она не хотела, чтобы он уходил в этот день в море. Он и сам рад бы остаться, глядя на ее исхудавшее лицо, обостренный ищущий взгляд, но нельзя было подводить бригаду, да к тому же и утро было ясное, тихое, и он ушел, обещав вернуться к вечеру. Но теперь уже ясно, не вернется ни к вечеру, ни к утру...

В бухту они пришли скоро, и так как все равно улов было сдавать некому, да и не ахти сколько успели взять, решили тут же продать местным, благо те уже спешили к ним с ведрами и мешками. Рыба была сорная, то есть всякая, какая обычно и попадает перед непогодой, так что тем более нечего было с ней чикаться. И продали. И послали одного из своих, скорого на ногу, в магазин за вином, чтобы согреться.

И пока распродавали рыбу, пока бегал Степка за вином, Николай все думал об Анне, и ничего ему не шло на ум, кроме одного: надо подаваться к дому, потому что — в этом он уже был твердо уверен — ни ему, ни Анне в ее положении покоя не будет, до тех пор пока он не вернется. А ветер уже хлестал вовсю, гнул деревья так, что с них летела листва, и все быстрее неслись по глухому небу растянутые космы разорванных туч.

— Слушай, Максим, мне надо домой, — сказал он бригадиру.

— Да ты что! Ты гляди, чего делается-то! — показывая на небо, ответил бригадир. — Тут куковать будем... А вон и Степка бежит.

— Мне как хошь, а надо, — не сдвинувшись с места, сказал Николай. — Разреши, я на мотоботе смотаю.

— Зайдешь по данному вопросу завтра. А сегодня заслуженный отдых, — ответил бригадир, довольный тем, что он может командовать и решать всякие дела, и пошел навстречу Степке, который с осторожностью спускался с обрыва.

— Слушай, — догнал бригадира Николай. — Анна рожать должна. Тревожится...