Деревянные пятачки

Триангуляционная вышка давно выплыла за деревню, а это значит — километра на три я уже отошел от берега. Так далеко уходить мне еще не доводилось. Обычно я ловил в километре от дома на Глубоком, — все ровное, ровное дно, и вдруг яма! Там неплохо ловится, и случается натаскать за утро целое ведро рыбы — окуней и «плотки», как здесь зовут плотву. И конечно, можно бы вполне удовлетвориться такими уловами, но ведь есть же еще Раскопельские камни, и вот я гребу туда в надежде поймать на секушу самого крупного окуня, чудесного Моби Дика. Такого, чтоб дома ахнули!

Сентябрь, а тепло. Небо чисто, и ничто не мешает светить солнцу. А где-то сейчас проливные осенние дожди, холодный ветер, рвущий последние остатки пожелтевшей листвы, где-то заморозки и уже, как грустное воспоминание, пролетевшее лето... Здесь же теплынь, как на юге. В грудь жаром бьет солнце, спину еле уловимо овевает мягкий, теплый ветерок. Я снял куртку, рубаху и загораю...

Ага, вышка уже подошла к Захолмью. Все больше открывается земля, и я впервые вижу, какой низкий, безлесный наш берег. Старожилы рассказывали, что таким голым раньше он не был. Все война. И враг и свои рубили высоченные сосны. Они, могучие, шумели на ветру, стояли сплошняком, и до деревни ветер почти не доходил, какой бы он силы ни был. А когда их срубили — местные на дрова, потому что не было лошадей возить из лесу, враг для дренажа дорог, — вместе с ветром к деревне пошли и пески, стали засыпать огороды, и вместо мягких трав на лугах взошли жесткие, без цветов, в чем-то сродни осоке, сухие, голые стебли с кинжальными листьями. И стали оседать дюны, стали все больше обнажаться корневища пней — ветер выдувал из них песок. И теперь по всему берегу торчат, как на лапах, старые пни. И если идти ночью, не зная, что это пни, не мудрено и напугаться, приняв их за чудища.

Время от времени я смотрю через плечо, хотя и знаю: еще плыть и плыть, но это не удручает. Я люблю новые места и не перестаю удивляться тому, как их много на русской земле. И не перестаю с горечью думать о том, как мало еще повидал новых мест. Я даже начинаю себя убеждать в том, что жизнь человека меряется не только сделанным, но и увиденным...

И вот езжу. Каждый отпуск на новое место. Так попал на Чудское, на котором никогда не бывал, и рад безмерно, что открыл для себя еще одно чудо русской земли, с мягкими песчаными берегами и с ласковой прогретой водой, и узнал людей, живущих у его воды, — жизнестойких потомков древних псковичей, и обрел для себя что-то нужное, и такое ощущение, будто я уплотнил время и к своему положенному жизненному пределу добавил еще этот чудесный сентябрь на Чудском...

Я гребу, равномерно взмахивая веслами. Лодка идет хорошо. Позади нее остается гладкая дорожка, окаймленная с двух сторон всплесками весел.

Берег совсем уже вытянулся в темную узкую полосу. Пора бы появиться и Раскопельским камням, но, сколько я ни вглядываюсь, ни камней, ни гряды не вижу. Вода, вода и вода... Теперь я уже совершенно один во всем просторе Чудского. Куда ни посмотрю — пусто. Небо огромно. И море огромно. И хотя перед этой громадой сознаешь всю свою малость, все же чувствуешь, что покоряешь ее, что с каждым взмахом весел она подчиняется...

Неожиданно откуда-то налетела мелкая и сухая, как песок, мошкара. Сыплет по ушам, по спине. Откуда она? Из воды, что ли? Я гляжу вперед — пора, пора бы появиться Раскопельским — и вижу далеко-далеко мгновенные вспышки белого. Чайки! Да, да, это чайки! Они бьют! И я откидываюсь всем телом, чтобы побольше был захват у весел, упираюсь ногами в колодку и гребу что есть силы вперед.

Как маленький горизонтальный штришок, не сразу, позднее, увидал я в том месте, где чайка, рыбацкую лодку. И теперь, уже уверенный, что до Раскопельских добрался, иду прямо на рыбаков. Гребу изо всех сил, боюсь опоздать. И уже со свистом вырывается дыхание. И к всплескам весел, к журчанию воды начинает подмешиваться стонущий крик чаек. Он нарастает все громче, яростней. Нет, никогда я еще не слыхал такого гвалта, кряка, стона! Так вот они какие, Раскопельские камни! Недаром мне о них так много говорили, не зря я сюда добирался. Тут, тут весь окунь! Чайки орут уже рядом. Весла брошены. И я с изумлением гляжу на рыбаков.