Деревянные пятачки

Пока все это происходило, лошади далеко ушли вперед, их надо было догонять, и Киселев с Гансом побежали. Бежать было тяжело. Этой дорогой пользовались ре дко, и она не была накатанной — неровная, ломаная колея, заметенная снегом, — и, пока они добежали до саней, сильно упарились. Но только-только хотели ввалиться в сани, как лошадь понеслась вскачь. Что ей взбрело в длинную лошадиную голову, — может, вспомнила молодость, может, далекий зов мустангов неожиданно отозвался в ней, когда приближался человек, но гнедая кобылка, взбрыкивая задними ногами, задрав по-телячьи хвост, понеслась с такой силой, что скоро скрылась из глаз.

— Ну вот, видишь, во всем я виноват, — развел руками Киселев. — Бежим!

И они опять побежали — впереди мальчишка, за ним, тяжело дыша, оступаясь, Киселев.

Они и шли, и бежали, и опять шли, и опять бежали, пока не показался впереди железнодорожный поселок и у крайних домов подвода, окруженная людьми.

— Наши это лошади, наши! — закричал еще издали Киселев. — Убежали!

Люди молча посмотрели на них и разошлись каждый по своим делам.

— Ты смотри, какую прыть она показала, — лежа в санях на охапке пахучего сена, говорил Киселев. — А если ее в легкие саночки запрячь, то понесет, как беговая.

— Хорошо, что ее остановили, — сказал Ганс, ежась под своей легкой одежонкой, — а то бы и не догнать. Я уж вспотел, а теперь холодно.

— Я тоже, брат, мокрый, хоть выжимай. Ну да ничего, вот сейчас подзакусим, и сразу теплее станет. — Киселев достал из рюкзака хлеб, небольшой кусок сала, выменянного на папиросы, — он не курил, и табак, получаемый по карточке, всегда был добрым подспорьем в семейном бюджете.

А вечер уже вовсю завладел землей. Было еще и не поздно, не больше семи, а стало темно, на небе замерцали мохнатые звезды, словно бы заиндевелые от мороза, который к ночи все больше набирал сил. Дорога опять запетляла лесом, среди деревьев, становилось все темнее, но вышла луна, и посветлело. По снегу побежали неуклюжие тени лошадей, саней, ездоков.

Дорога потянулась в гору, пришлось опять соскочить и идти рядом с санями. Сзади идущая мохнатая лошадь неожиданно встала передними ногами на сани, потянулась мордой к заиндевелой ветке сосны и вдруг со всего роста шмякнулась на дорогу. Забила ногами, живот ее быстро вздулся, и тут же она затихла, оскалив желтые длинные зубы.

— Что с ней? — в тревоге спросил Киселев.

Ганс молча испуганно смотрел на лошадь.

— Она подыхает, — сказал он.

— Не может быть этого, — волнуясь, сказал Киселев.

Он живо представил, как все плохо обернется для него, когда он покажется на глаза начальству, Никакие доводы и оправдания не помогут. Его даже и слушать не станет Юхан Казимирович. Но это потом, а что же делать сейчас? Он попробовал было потянуть лошадь за узду, но из этого ничего не получилось. Попытался приподнять ее, но тут и пятерых бы таких, как он, не хватило.

— Что же делать? — растерянно спросил он Ганса. Но Ганс ничего ему не мог ответить. Он стоял и трясся. Мороз уже начал донимать его.

— Послушай, тут уж не так далеко до поселка. Я сбегаю, а ты побудь. Вот спички, разведи костер.

— Я не останусь. Боюсь, — быстро сказал Ганс и пугливо повел головой по сторонам.

— Ну, что за глупости. Чего тут бояться? — Со станции донесся гудок паровоза. — Слышишь, совсем рядом станция. Да и никого здесь быть не может.

— А медведь? — сказал Ганс.

— Медведь? Он должен спать в берлоге. Сейчас же зима, — стараясь говорить спокойнее, сказал Киселев. — Ты должен понять, что я не могу так бросить лошадь. Ведь я же за нее отвечаю. Дал расписку. С меня спросят. Надо позвать ветеринара. Он составит акт, и тогда можно дальше ехать. А так нельзя...

— Я тоже пойду с вами, — сказал Ганс.

— Как же ты пойдешь, а лошади? Вот эта, — он показал на запряженную, — ее куда? Тут оставить, без присмотра? Так же нельзя. Да ты не беспокойся, я быстро. — И, не дожидаясь согласия Ганса, Киселев побежал по дороге к станции.

Он бежал и думал о том, как у человека все в жизни непрочно, как еще он зависим от множества неожиданностей, как еще беззащитен перед ними. Ничего нельзя предугадать. Казалось бы, все хорошо, а на самом деле ничего хорошего-то у него и нет, человек давно уже вступил в полосу несчастий и неудач, только пока еще не замечает этого и продолжает думать, что все хорошо. Вот и у него ничего хорошего уже нет. И кто знает, чем теперь все кончится?

На станции было темно — обычная светомаскировка, — но Киселеву от этого стало тревожно, и он почувствовал себя еще беспомощнее. Где искать ветеринара? Да и есть ли он тут в поселке?

— Скажите, где найти мне ветеринара? — спросил Киселев, наткнувшись на человека в брезентовом плаще с погасшим фонарем.

— А черт его знает! — грубо ответил человек.

— Понимаете ли, лошадь подохла...

— Ну и черт с ней, люди подыхают.

— Это верно, но мне необходима справка от ветеринара, что лошадь подохла. Я должен за нее отчитаться.

— Какой же ветеринар на станции, — не останавливаясь, все продолжая идти, сказал человек в плаще. — Его надо искать в поселке.

— А где поселок?

— В пяти километрах.