Дело табак

Поддельный альбатрос стал набирать высоту, неуклонно поднимаясь по спирали вдоль огромного столба теплого воздуха — именно так рассматривали Анк-Морпорк крылатые создания, — и Чокнутый Крошка Артур некоторое время развлекался, запоминая карандашную карту мира. На самом деле ничего сложного. Континенты и их края он заметил без особого труда — там, разумеется, стояли у причала корабли. Чокнутый Крошка Артур был мировым специалистом по высматриванию с высоты, и это ему нравилось, тем более что большинству людей, которые хотели посмотреть на Крошку Артура, приходилось наклоняться.

Ладно, подумал он. Поехали.

Это называлось зоботычина, и Нак-Мак-Фигли с меловых пустошей старательно научили своего городского брата, что нужно делать, сидя на спине большой птицы.

Жители Анк-Морпорка подняли головы, заслышав высоко над собой «бам», но, поскольку небо было пустым, потеряли интерес. Тем временем на очень удивленном альбатросе сидел невероятно довольный собой Фигль, который, устроившись в перьях, принялся закусывать (кусочек вареного яйца и двухдюймовый ломтик хлеба составляли его паек на время путешествия).[23] А мир проносился внизу со звуком «уиииииии».

Темнота продолжалась около четырех часов, когда Ваймса наконец разбудил маленький мальчик, скакавший по постели — и по отцу — со словами:

— А Вилликинс нашел мертвую птицу, па. Мама сказала, я могу ее пре…па…рировать, если ты разрешишь.

Ваймс промямлил:

— Ладно, если мама не против, — и провалился обратно в темноту.

Тьма разлилась вокруг. Он услышал собственные мысли: «Призывающая Тьма может рассказать мне все, что я хочу знать, и это будет правдой. Но та ли это правда и как проверить? Если довериться Тьме, то я, некоторым образом, стану ее порождением. Или, может быть, она — моим? Ведь у нас договор, и она помогла мне в пещерах под Кумской долиной, и благодаря этому мир стал лучше. Разумеется, у темноты нет причин врать. Я всегда любил ночь, глухую ночь, когда стоит непроглядная тьма, которая заставляет собак нервничать, а овец — в ужасе выскакивать из загонов. Тьма всегда была моим другом, но я не позволю ей стать хозяйкой. Рано или поздно мне придется говорить правду и только правду, и если я солгу, я, старший в Страже, кем я тогда буду? Разве я смогу после этого упрекнуть стражника за то, что он посмотрел на преступление сквозь пальцы?»

Он повернулся среди подушек. «Но причина есть. Отличная причина! Этот самый Стратфорд действительно убил гоблинку, у меня есть показания его сообщника и свидетельство существа, чье содействие принесло обществу ощутимую пользу. Надо сказать, я напугал Трепета, но люди такого сорта всегда чего-нибудь боятся, и пусть он лучше боится меня, чем Стратфорда, потому что я, по крайней мере, знаю, когда остановиться. Трепет — всего лишь еще один красный шар на бильярдном сукне, и Стратфорд тоже, я так думаю. У Стратфорда наверняка есть босс. У таких людей всегда есть знатный босс, потому что в деревне почти все — либо работяги, либо знать, и ни у кого не найдется доброго слова для гоблинов. Мишеней полно, и проблема заключается в том, что тебе от этого ни на грош пользы, если ты не знаешь, в какую мишень целиться».

Ваймс вновь погрузился в глубокий сон, из которого его почти немедленно вырвал сын, старательно молотивший по груде одеял, которую представлял собой спящий отец.

— Мама тебя зовет, па. Говорит, там какой-то человек пришел.

Ваймс был не из тех, кто носит домашние халаты, поэтому он кое-как натянул одежду и придал себе презентабельный вид, насколько это возможно для человека, которому нужно побриться, но времени нет.

В гостиной действительно сидел человек, в шляпе с пером, бриджах и с нервной улыбкой на лице. Три вещи, которые всегда раздражали Ваймса. Нервная улыбка обычно значила, что человеку нужно нечто, на что он не имеет права; шляпы с перьями лично он считал дурацкой выдумкой; а что касается бриджей, то не стоит общаться со стражником, будучи в штанах, которые выглядят так, словно их обладатель только что спер где-то столовое серебро и торопливо засунул добычу в штанины. Ваймсу показалось, что он заметил очертания чайника, но, скорее всего, его подвело зрение.

Добровольный носитель тройной неудачи встал, когда Ваймс вошел.

— Ваша светлость?

— Иногда, — ответил Ваймс. — Чем могу помочь?

Гость робко взглянул на госпожу Сибиллу, которая уютно сидела в углу с тонкой улыбкой на губах, и сказал:

— Ваша светлость, боюсь, что должен вручить вам ордер о прекращении и воздержании, от имени местного магистрата. Мне очень жаль, ваша светлость, и я надеюсь, вы поймете, как неприятно приносить джентльмену такие новости, но все равны перед законом, и закону надо повиноваться. Меня зовут Уильям Стонер, я чиновник в суде… — Мистер Стонер замолчал, потому что Ваймс зашагал к двери.

— Просто хочу удостовериться, что вы не уйдете в спешке, — объяснил он, запирая дверь. — Присаживайтесь, мистер Стонер. Вы именно тот, с кем я хочу поговорить.