Deep Utopia: Life and Meaning in a Solved World

В качестве психологического описания человеческих предпочтений эта модель кажется сомнительной. Например, я думаю, что мы по-разному проявляем нетерпение на разных временных отрезках. Когда мы находимся во власти какого-то сиюминутного соблазна, мы можем сбрасывать со счетов будущие удовольствия со скоростью несколько процентных пунктов в минуту. Кто-то может предпочесть съесть одно печенье сейчас, а не два через час. Однако если потенциальное вознаграждение выходит за рамки сиюминутного удовлетворения, то, возможно, мы можем дисконтировать его со скоростью несколько процентных пунктов в год. Но даже в таком режиме предсказания модели вызывают сомнения. Меня, конечно, не волнует в сто раз больше то, что произойдет через 9900 лет, чем то, что произойдет через 10 000 лет.

На самом деле, если бы меня заставили выбирать, я бы предпочел жизнь, которая начинается плохо, но постоянно улучшается, а не ту, которая начинается хорошо, но постоянно ухудшается. Что, по-видимому, подразумевает отрицательную ставку дисконтирования.

Но становится трудно понять, что думать о таких случаях. Например, мы можем предположить, что в жизни с восходящим уклоном мы будем испытывать большее общее счастье, поскольку сможем с нетерпением ждать, когда все станет лучше. Однако нам придется абстрагироваться от таких психологических эффектов, если мы хотим определить, есть ли у нас чисто временные предпочтения в распределении внутренних благ в нашей жизни. Если мы просто зададим себе этот вопрос напрямую, наше интуитивное суждение, скорее всего, будет сбито с толку неявно предполагаемыми эмпирическими корреляциями.

Позвольте мне предложить вашему вниманию мнение о том, что время не имеет принципиального значения в данном контексте. Время - это лишь косвенный показатель определенных видов изменений, которые могут разделять различные временные части нас самих таким образом, что более ранняя часть будет проявлять меньшую заботу о более поздней части.

Рассмотрим следующий мысленный эксперимент:

Заморозьте

Однажды дух зимы, царь Бореас, ворвался на Землю и остановил все изменения. Все волшебным образом застывает на месте; все движения и вся мозговая деятельность замирают. Планета продолжает кружить вокруг Солнца. Через тысячу лет Бореас уходит, все размораживается и продолжает свой путь.

Я думаю, что если бы мы узнали, что сценарий, описанный в "Фризе", вот-вот произойдет, это не должно было бы повлиять на наше отношение к грядущему. Это говорит о том, что не простое течение времени изменяет наш благоразумный интерес к будущему.

Более правдоподобным модулем нашего пруденциального беспокойства является постепенное ослабление личной идентичности, которое в обычных обстоятельствах имеет тенденцию происходить с течением времени. По правде говоря, я подозреваю, что и этот вариант не дотягивает до сути дела; но он может быть достаточно близок, чтобы служить целям настоящего анализа. Итак, давайте рассмотрим, что подразумевает это соображение о сохранении идентичности в рассматриваемых нами случаях.

Ранее я предположил, что чрезвычайно быстрая метаморфоза (как при резком взрослении или в сценарии, где нас внезапно перебрасывает в постчеловеческую утопию) может привести к разрыву нашей личной идентичности. Это сделает постчеловеческие острые ощущения менее желательными для нас сейчас, поскольку постлюди, которые будут наслаждаться ими, в меньшей степени будут нами. Но я думаю, что то же самое соображение может быть и против чрезвычайно медленной метаморфозы. Проблема с чрезвычайно медленной метаморфозой заключается в том, что нормальная фоновая скорость ослабления личностной идентичности означает, что к моменту завершения метаморфозы наша идентичность будет слишком сильно разрушена, что сделает последующие достижения благосостояния менее благоразумными для нас сейчас.

Представляете, я подготовил раздаточный материал с примером игрушки, чтобы объяснить суть.

ПАМЯТКА 15. ОБ ОПТИМАЛЬНОМ ВРЕМЕНИ ДЛЯ ТРАНСЦЕНДЕНЦИИ

(Далее мы будем использовать некоторые выдуманные числа, чтобы проиллюстрировать некоторые соображения).

Предположим, что в обычных условиях наша предусмотрительная связь с будущими стадиями себя ослабевает со скоростью 1%/год. И предположим, что если мы претерпим "резкую метаморфозу", то мгновенное ослабление составит 90 %. Тогда у нас есть основания замедлить метаморфозу, если мы можем таким образом сделать ее менее разрушительной для личной идентичности. Заметим, что примерно через 230 лет обычная эрозия все равно уменьшила бы нашу связь до менее чем 10 %. Таким образом, 230 лет - это верхний предел того, насколько сильно мы захотим замедлить метаморфозу (в этой упрощенной модели), если нашей единственной заботой будет максимизация текущей дисконтированной стоимости нашей постчеловеческой фазы.