Дебютантка

Я переступаю через него, иду к кровати и роюсь в куче одежды, пока не нахожу свою. Слышу звук открывающейся двери и решаю, что Кентон сбежал. Оборачиваюсь – в дверном проеме стоит Роуз. Хотя в комнате темно, света уличного фонаря хватает, чтобы различить ее взгляд, перебегающий с Кентона на меня и обратно. Сообразив, что к чему, Роуз сжимает губы в тонкую линию.

– Что случилось? – медленно спрашивает она.

– Она напала на меня! – кричит Кентон с пола.

– Я не с тобой разговариваю, – отрезает Роуз. – Что случилось, Эллиот?

В ее взгляде полыхает такой огонь, какого я раньше не видела.

– Поговорим об этом позже? Сейчас я просто хочу уйти, – умоляю я. У меня нет сил на объяснения. Я еле держусь на ногах и слишком пьяна, чтобы отвечать на вопросы.

– Хорошо. Я найду тебя, когда вернусь. А сейчас мне нужно поговорить с Кентоном.

Сжав челюсти, она смотрит на него сверху вниз. Каждой клеточкой своего существа я хочу остаться и заставить Кентона страдать еще сильнее. Но я побаиваюсь Роуз. Она буквально вибрирует от ярости. Не говоря ни слова, я хватаю свое пальто с кровати и ухожу.

Выйдя из спальни, с удивлением замечаю, что вечеринка продолжается, как будто в пяти шагах отсюда меня не лапал парень моей соседки по комнате. Я прокладываю путь через жаркий, душный вертеп квартиры. Кто-то врезается в меня и проливает пиво мне на штаны. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Мне хочется вылезти из собственной кожи. Здесь невыносимая духота, музыка слишком громкая, люди перекрикивают друг друга, вокруг чертовски много тел. Надо сваливать. Саша зовет меня с кухни, но я не разбираю слов. Натыкаюсь на Монику, которая спрашивает, где Роуз, и ничего не отвечаю. Я почти добралась до двери, когда путь мне преграждает Мика.

– Боже, сколько ты выпила? Мне показалось или ты вышла из той же спальни, куда недавно зашел Кентон?

– Не сейчас, Мика. Мне нужно выбраться отсюда. – Пытаюсь обойти его – он снова встает у меня на пути. – Не мог бы ты меня пропустить?

К горлу подступает комок. Я задыхаюсь. Еще чуть-чуть – и я взорвусь.

Мика скрещивает руки на груди.

– Нет, пока не поделишься сплетнями и не расскажешь мне, что происходит.

Его это забавляет. Он думает, речь о какой-то ерунде, которую он сможет тиснуть в свой отчет. Меня захлестывает паника, я начинаю учащенно дышать. Внутри нарастает вой сирены, голова трещит по швам. Я зажмуриваюсь, открываю рот и извергаю на Мику раскаленную лаву.

– ОТОЙДИ НА ХРЕН И ДАЙ МНЕ ПРОЙТИ, МИКА!

Мой крик заглушает музыку и голоса собравшихся. Люди вокруг бросают свои дела и таращатся на нас. Я обидела Мику и чувствую себя паршиво. Но не извиняюсь.

Он не произносит ни слова. Толпа тоже молчит. Мика отходит в сторону, пропуская меня. Кто-то закрывает за мной дверь, и вечеринка возобновляется. Я вспоминаю, что где-то в гостиной оставила свою толстовку и сумочку с кошельком и студенческой картой. Я за ними не возвращаюсь. Хочу как можно скорее убраться отсюда. Выхожу из здания и спотыкаюсь на заснеженном газоне. Едва добегаю до конца квартала, как меня рвет на тротуар.

* * *

Подумайте о самой большой ошибке, которую когда-либо совершали. Вспомните горячее, колющее чувство стыда и вины в животе. А теперь прибавьте сюда рвоту – и получите мое нынешнее состояние. Я не из тех людей, кого рвет легко. Некоторые могут спокойно выплеснуть содержимое желудка, а затем отправиться по своим делам, будто ничего не случилось. Мои же приступы рвоты – адская мука. Все происходит громко, на глазах выступают слезы, я покрываюсь испариной и не управляю своими телесными жидкостями.

Посмотрите на меня. Прижимаюсь к унитазу в общей ванной комнате, извергая все ошибки этого семестра в потной, слезливой, жалкой демонстрации человеческой непристойности. И это еще не самое худшее. Хуже всего слышать, как люди, с которыми я жила четыре месяца, приходят и уходят, занимаются своими делами и притворяются, что не замечают, как я подыхаю в последней кабинке.