Дебютантка

Я бреду в глубь парка по заснеженной тропинке, которую мы с папой и Реми обычно выбираем для прогулок, и наконец выхожу к старой, заброшенной смотровой площадке, где любила играть в детстве. Похоже, никто не ухаживал за этой частью парка уже долгие годы: разросшиеся кустарники и деревья загораживают вид. Я стряхиваю снег и упавшие ветки с одного из камней и сажусь, плотнее кутаясь в куртку. Холодный порыв ветра бьет меня по лицу. Слезы обжигают замерзшие щеки. И едва я собираюсь наплакаться вволю, как позади отчетливо раздается звук шагов. Я оборачиваюсь и вижу папу. Он весь в снегу, с красным термосом в одной руке и круглыми фиолетовыми ледянками для катания в другой.

– Папа?!

– Дочка?

– Что ты здесь делаешь?

– Устроим катание с горки! – ухмыляется он и бросает мне ледянки.

* * *

– Съехать отсюда на ледянках? Ни за что. Да тут шею можно сломать.

Мы с папой стоим на вершине холма в другой части парка и обозреваем крутой спуск. Папа протягивает мне термос, я делаю глоток. Горячий яблочный сидр стекает по горлу, согревая меня изнутри. Я возвращаю термос, и папа тоже отхлебывает.

– Давай, будет весело! – говорит он.

– А ты на чем собрался ехать? Эти ледянки на одного.

– А я и не поеду, – запросто отвечает он, будто мне следовало и самой догадаться. – Видишь, как резко обрывается дорожка там, внизу?

– Ну, прекрасно! – возмущаюсь я. – А я почему должна?

Папа опускает руку мне на плечо и смотрит в глаза.

– Потому что иногда в жизни приходится делать вещи, которые пугают. Или потому что я так сказал. Выбирай сама.

– А если я расшибусь? – Я поглядываю на каменистое русло ручья у основания холма.

– Пф-ф, справишься. Увидимся внизу.

Он не ждет, пока я начну спорить, а срывается с места и рысью скачет по крутому склону. Спустившись, он машет обеими руками над головой. Черт. Неужели я реально собираюсь скатиться с этого холма на ледянках?[57] Я ставлю катушку на землю, усаживаюсь на нее и смотрю вниз, на то место, которое в будущем наверняка станет известно как место гибели Эллиот Макхью. А, пофиг. Закрываю глаза и отталкиваюсь.

* * *

– Вот уж не думал, что ты свернешь в конце, трусиха, – качает головой папа, пока мы греемся в его машине на стоянке.

– Издеваешься?! Иначе я бы полетела прямо в ручей!

– Пф-ф! Да ничего бы с тобой не случилось, – отмахивается он. – Однако ты получаешь десять дополнительных очков за спуск. Ты довольно грациозно оттолкнулась на старте и сделала сальто в воздухе.

– Зато куда менее грациозно я приземлилась на копчик – аж до слез пробрало.

– Ладно, поработаем над приземлением завтра, – говорит папа.

Я закатываю глаза.

– Ни за что. Никогда больше этот холм не доведет меня до слез.

Я тянусь к приборной панели, включаю подогрев сидений и молюсь, чтобы тепло уберегло мой зад от синяков. Откидываюсь на спинку… Какое же удовольствие – снова ощущать свои конечности!

– Ладно, давай ближе к делу, – наконец говорит папа, и я вздыхаю.

– А это обязательно?

– С чего хочешь начать?

Он откидывает спинку своего кресла вровень с моим и задирает ноги на приборную панель. Что ж, очень любезно с его стороны избавить меня от разговора глаза в глаза. Он кладет руки за голову и смотрит вверх, в люк.

– Ну, во-первых: откуда ты узнал, что я здесь, в парке?

– По ссылке из Lyft. Когда поменялся маршрут, мне пришло уведомление на телефон. Я подумал, что возникли какие-то проблемы. Потом увидел твой чемодан в начале дорожки и сообразил, где тебя искать.

Я только молча киваю и тереблю молнию на куртке.

– Итак, в чем дело? – спрашивает он.

– Да я и сама не знаю…

– Ладно. Тогда, может, попробуешь объяснить, почему ты отправилась гулять по морозу без нормальной зимней одежды и никому не сказала?

– Мне нужно было сделать важный телефонный звонок, а из дома звонить не хотелось. Не знаю, почему пришла именно сюда… Просто первым делом подумала об этом месте.

Я умолкаю, гляжу в окно и мыслями возвращаюсь к событиям последних нескольких дней. Чувствую, как снова подступают тошнота и тревога. Достаю телефон и смотрю время.

– Нам еще не пора домой? Скоро ужин. Разве не надо вернуться и помочь маме?..

– Перестань, Эллиот. – Он выхватывает у меня телефон и кладет его себе в карман. – Рассказывай, сейчас же.

Я молчу. Тогда он наклоняется к моему креслу и берет меня за руку. Его жест – такой простой и ласковый – решает дело. Я начинаю говорить и изливаю все, что копилось внутри последние четыре месяца.

Я плачу.

И все ему рассказываю.

О ссоре с Люси.

О том, как Мика распространял обо мне слухи.

Об оценках.

О Кентоне.

О своем позоре.

О том, как я запуталась.

И он слушает. Не перебивает, не ругает меня и не делится своими историями про первый курс. Просто слушает. Сквозь слезы я говорю и говорю до тех пор, пока термос не пустеет, а снег полностью не скрывает лобовое стекло. И даже после того я говорю и плачу еще немного. Когда я наконец заканчиваю, и слезы у меня на глазах высыхают, папа подает голос.

– Как насчет ужина?

Он поднимает спинку кресла и поворачивает ключ зажигания, заводя двигатель. Дворники на лобовом стекле едва справляются со слоем снега.