Dear Reader: The Unauthorized Autobiography of Kim Jong Il

В темных тонах мальчик нарисовал заснеженный шпиль и очень старую крепостную стену - пейзаж чужой столицы. Повернувшись, чтобы посмотреть в окно, я почувствовал, что мое сердце разрывается. Снаружи, всего в нескольких метрах от нас, кипела ночная жизнь Пхеньяна. Наш город-герой восставал из руин, разворачивая строительство. Это была трогательная сцена, которая любого наполнила бы эмоциями и волнением. Я не понимал, как этот молодой художник не смог разглядеть процветающую красоту Пхеньяна. Как он мог предпочесть старинную крепостную стену, которую, должно быть, видел только на фотографии?

В этот момент художник проснулся и резко вскочил на ноги. Я положил руку ему на плечо, чтобы успокоить. Но по выражению моего лица он понял, что я - председатель отделения Детского союза - недоволен. Тем не менее он не мог понять, в чем дело. "Вы продолжаете смотреть на меня", - наконец сказал он. "Что-то случилось?"

"В чем дело?" повторил я. "В чем дело? Что-то случилось с Пхеньяном?"

"А?"

"Смотри! Пока вы спали, Пхеньян бодрствовал. Сразу после войны здесь не было ни одного неповрежденного здания. Теперь, три года спустя, его облик полностью изменился. Еще через несколько лет он станет поистине великолепным. Все стремятся к тому, чтобы этот день наступил как можно скорее - как и вы должны!"

"Что вы имеете в виду?"

"Я имею в виду, что рисование - это не просто способ продемонстрировать свое мастерство. Он должен иметь идеологическое содержание и воспитательную ценность. Какое послание проповедует этот рисунок?" Я указывал на его работу со все возрастающим негодованием.

"Я просто нарисовал красивую картинку с замком...", - тихо сказал он.

Я убедил художника отказаться от своей работы и нарисовать вместо нее поднимающийся горизонт Пхеньяна. Но что я получил от этого общения, так это новый взгляд на национальную ситуацию в Корее. Фланкизм был не просто политическим феноменом, как, например, когда восточноевропейская страна следовала московским тенденциям. Это было гораздо более личное и повсеместное явление - и оно проникло и в Корею. Чучхе еще не утвердилось во многих сферах общественной жизни. Люди чаще пели иностранные песни, чем корейские. В ресторанах висели картины с иностранными пейзажами, а не красивые корейские ландшафты. Наблюдалась сильная тенденция к подражанию всему, что было создано в передовых странах, игнорируя корейские вкусы и предпочтения.

Фланкизм заставлял корейцев бездумно восхвалять и завидовать иностранным вещам. Это делало их неспособными видеть красоту собственной культуры, даже когда она находилась прямо у них перед глазами. Эта позорная болезнь, как я понял, была вызвана давней бедностью и отсталостью Кореи. Отбросы фланкизма необходимо было уничтожить, пока он не распространился. Он мог привести к тому, что люди перестанут осознавать величие корейской революции и корейской нации. Это был яд, парализующий талант и творчество человека. Когда человек принимает флуктуацию, он становится идиотом; когда нация принимает флуктуацию, страна разрушается; а когда партия принимает флуктуацию, она превращает революцию в беспорядок.

На самом деле на карту была поставлена именно революция, поскольку в апреле 1956 года состоялся Третий съезд Трудовой партии Кореи. На нем премьер-министр Ким Ир Сен объявил о первой пятилетке, которая должна была начаться в следующем году. Капиталистический подход заключался в том, чтобы развивать легкую промышленность, накапливая средства для последующего строительства тяжелой промышленности. Некоторые социалистические страны в аналогичных ситуациях выбирали другой путь, принудительно создавая тяжелую промышленность в течение определенного периода времени, прежде чем развивать легкую промышленность. Вся Корея ждала, какой проторенный путь выберет премьер-министр.

Однако премьер-министр Ким Ир Сен не выбрал ни того, ни другого.

Его план представлял собой новый, совершенно иной путь, включающий в себя идеи чучхе. Курс на экономическое строительство отдавал приоритет тяжелой промышленности, одновременно развивая легкую промышленность и сельское хозяйство. Курс был дерзким и беспрецедентным, а скептицизм - яростным и незамедлительным. Сам Хрущев лично осудил идеи премьер-министра: "Как КНДР может проводить такой курс, когда страна все еще покрыта обломками войны? Это невозможно!"

После этого сомнения появились повсюду. Многие корейцы соглашались с советской критикой - просто потому, что она исходила от Советского Союза. Другие просто скептически относились к тому, что премьер-министр Ким Ир Сен может делать то, что говорит, - хотя он делал то, что говорил, на протяжении десятилетий. Для скептиков это не имело значения. В конце концов, спрашивали они, сколько чудес может сотворить один человек?