Давайте напишем что-нибудь

А сам он при этом добродушно смеялся и махал мне рукой. Но в последнее время он редко проплывает смеясь. Карл Иванович, внутренний эмигрант, видите ли, окончательно распоясался: взялся Абсолютно Правильную Окружность из спичек на тот свет расширять – и теперь все мысли отца заняты тем, как нейтрализовать Карла Ивановича…

– Кто таков?

Кикимото охарактеризовал Карла Ивановича в предельно коротких и емких словах, употребить которые автор настоящего художественного произведения ни в жизнь бы не решился. Тридцать девять кузнечиков своего счастья крепко задумались: они все еще плохо представляли себе, что такое Абсолютно Правильная Окружность из спичек, но теперь уже хорошо представляли себе, кто такой Карл Иванович. И этот Карл Иванович им не нравился…

Так, задумавшись, и сошли они под землю вслед за Кикимото. А когда наутро из могилы, держа на сильных руках пятерых детей одинакового возраста, бодрым шагом вышла простодушная Пакита, тридцати девяти кузнечиков своего счастья не оказалось рядом с ней. И неудивительно: нашлось-таки, нашлось, чем заняться этим тридцати девяти, разлетевшимся по всему тому свету, над которым распростер свою жирную тень Карл Иванович, внутренний эмигрант, якобы стремясь задействовать мир иной в качестве одного из участков Абсолютно Правильной Окружности из спичек, но на самом деле приторговывая спичками направо и налево… Не знал он, что недолго осталось ему морочить мертвецов, как и того не знал, что с тридцатью девятью кузнечиками своего счастья шутки плохи.

ГЛАВА 36 Автор настоящего художественного произведения занимает критическую дистанцию по отношению к самому себе

Как, вероятно, уже поняли многие, автор настоящего художественного произведения – все-таки далеко не Гоголь. В этом, прежде всего, убеждает только что без сожаления покинутая нами тридцать пятая глава, в которой автор фактически разоблачает себя, показывая читателям, насколько он уступает упомянутому классику. В чем, спросите вы? Да хотя бы в том, что даже вставную новеллу как следует вставить в свое художественное произведение не может… Сначала (см. гл. 29) он хвастливо обещает читателю, что новелла эта не будет иметь ничего общего с художественным целым, в пространстве и времени которого мы находимся, и даже уподобляет данную новеллу зубному протезу, а потом вдруг ни с того ни с сего (см. гл. 35) возвращается к ней и органично встраивает ее в событийную канву романа!

Теперь возьмем Гоголя Н. В. Тот – в отличие от автора настоящего художественного произведения – ничего никому не обещает, а просто вставляет «Повесть о капитане Копейкине» в бессмертные «Мертвые души» – и как мастерски вставляет! Вот уж воистину вставил так вставил! Тут, кстати, как раз и было бы уместно сравнить вставленное с зубным протезом, ибо до того инородна «Повесть» по отношению к любимому нами с детства роману, что ее с ним даже слепой не спутает.

Вот и получается, что Гоголь Николай Васильевич опережает автора настоящего художественного произведения на целую голову, как бы оно ни было печально.

Но не это самое главное. Самое главное – в том, что автор настоящего художественного произведения продолжает обременять повествовательную канву все новыми перипетиями, хотя настоящее художественное произведение, как уже раз сто сказано, давно и неизбежно приближается к своему концу! И никому не понятно, куда эти новые перипетии девать. Хорошо еще, кстати, что события романа развертываются не только на все-таки довольно ограниченном этом свете, но и на практически безграничном том, – иначе в пространственно-временном континууме было бы не протолкнуться.