Дао подорожника

–Это Флорида вокруг пёстренькая, а она нет. Я помню, потому что мы с ней заметили это, когда фотографировались. Она тогда рассказала, как в Совке её родителей постоянно таскали в школу за то, что она носила всякие шелка вместо школьной формы. А я рассказал, как доставал своих профессоров на экзаменах: у меня были такие весёленькие джинсы, с цветами всех цветов на заднице и в паху. А потом мы посмотрели друг на друга и расхохотались – двоё в черном, посреди цветущего Санкт-Петербурга.

–Чего-чего цветущего?

–Это город во Флориде, где фотки сделаны. Тоже стоит на гнилом заливе, только на Мексиканском, а не на Финском. Там еще есть музей Сальвадора Дали, вроде нашего Манежа, и туалет в нем тоже бесплатный.

–Что, так прямо и называется, Санкт-Петербург?

–Ага. И даже когда говоришь там про другой Санкт-Петербург, они удивляются, прямо как ты. Захожу как-то в магазинчик, беру пиво. А на кассе сидит какой-то обкуренный Бобмарлей. И он спрашивает, чего у меня за акцент, не из Финляндии ли я. Я говорю – нет, я из Санкт-Петербурга, город такой в России. Он не верит! Я ему снова рассказываю: это у НАС был царь Петр, и это у НАС придумали Санкт-Петербург, а вы просто скопировали!» И знаешь, что этот Бобмарлей мне ответил? «Сильная у тебя трава, брат!»

–Ты лучше про ту Ленку расскажи. Это она у тебя в «Городе Непроданных Цветов»?

–Она самая. Мы с ней тогда встретились в Питтсбурге, он находится как раз посередине между моим городом и ее. Съехались «на собаках», это автобусы «Грейхаунд». Сняли комнату в отеле и… гуляли два дня по городу. Я знал, что она любит тюльпаны, и когда провожал её на автовокзал, всё высматривал по дороге какой-нибудь цветочный магазинчик. Но как назло, ничего не попадалось. Она так и уехала без цветов, вся в чёрном. А я вышел из «Грейхаунда», свернул за угол – и увидел тюльпаны: они продавались на каждом углу этой улицы, прямо такой тюльпановый пунктир на три квартала вверх. Там и написал, пока в «Маке» кофе пил.

–Прочитай.

–Ты уже читала.

–А теперь хочу послушать. Ну давай, не ломайся! Ты только что сделал с честной девушкой такое, за что можно целый букет сонетов требовать.

–М-да, сильный аргумент. Ладно, слушай…

Несите, Серые Собаки,

нас, потерявшихся во мраке

пустых обид и лишних слов –

в Город Непроданных Цветов.

И мы приедем в Город Камня,

в Город Тоски и Суеты.

Однако где-то в нём есть тайна,

что знаем только я и ты.

Вокруг нас будут миллионы,

но все они – туристы там,

не знают хитрого закона:

с утра нужно упасть в фонтан,

потом в кафешке придорожной

словно пароль, спросить блинов,

и только так проникнуть можно

в Город Непроданных Цветов.

Там всё как в Каменном, всё то же:

те же такси, та же зима,

тот же, сам на себя похожий,

отель на Беличьих Холмах.

Но потерявшимся во мраке

там вдруг становится светлей.

Как жаль, что Серые Собаки,

дав нам всего лишь пару дней,

вновь разлучат. И над домами

растает, как один из снов,

открытый и закрытый нами –

Город Непроданных Цветов.

# # #

Было ещё несколько встреч, в основном торопливых и неуютных. Лишь иногда по ночам ненадолго возникало ощущение, что все как раньше – когда она, завернувшись в простыню, выходила курить на балкон и перешучивалась оттуда со мной звонким голосом. На фоне двусложных английских фраз, то и дело всплывавших в моей голове, её шутки казались самой поэзией. Хотя сейчас-то понятно, что она просто говорила со мной на моём языке, со всей этой витиеватой самоиронией, которую никогда не использовала с другими. «Французский престол опять остался без наследника!» – это значит, с Сержем она не залетела. «Свободный американец не получился» – это уже про меня.

Но чаще бывало не так. Она приезжала на последней электричке, когда я уже переставал ждать и становился злым. А уезжала рано утром – на работу, либо посередине дня, если это был её выходной. Иногда она просто говорила на том конце провода: «Сегодня я работаю, а завтра тоже не получится, мы с Сашей собирались…». Усталая и вечно недосыпающая, она хотела успеть всюду, не ругаться ни с кем. А я при этом был человеком, который всё равно скоро уезжает, который однажды уже уехал, сказав: «Ты же понимаешь…»