Читаем Даниил Кайгородов полностью

— Дорога што. Известно, зима, заносы да бураны. С кормом плоховато. Сено скормили. Оно порожняком-то ишшо ничево, а вот с полными возами, без корму, пожалуй, протянемся.

— Выручим, — Даниил показал на междугорье. — Видите там стоят два стожка. Один из них Автомона, второй поповский. Подъезжайте к любому.

<p><strong>ГЛАВА 30</strong></p>

Обоз двигался медленно. Порой полозья саней со скрежетом переваливались через невидимые под снегом камни, и каждый раз Никита подставлял плечо к коробу, не давая ему свалиться набок. Тяжело было на перевалах. Подъемы, от которых у лошадей «ходуном ходили» бока, крутые спуски, когда возы приходилось сдерживать руками, измотали подводчиков.

На третьи сутки, поднявшись на крутогор, Никита увидел лежавший внизу завод. Грохотов сумрачно смотрел на потухшие печи, на заснеженный заводской двор. Стая ворон с карканьем кружилась над притихшим садом, да изредка виднелись редкие фигуры прохожих.

Никита осторожно стал спускать воз в междугорье.

Вот и первые дома. Застегивая на ходу полушубки, за обозом потянулась толпа заводских. Слышались отдельные голоса:

— Ай-да баты, не подкачали.

— Теперь живем.

Охотников разгружать короба нашлось много. Загрубелые лица батов просветлели.

— Поди, заждались?

Заводская площадь ожила.

— Эй ты, медведь, — весело крикнул Никите какой-то паренек, помогавший ему сваливать руду из короба, — не рассыпай!

— А ты зачем здесь вертишься? — спросил Никита, налегая на лопату. — Пошто под Кунгур не пошел?

— Девки не отпустили, — бойко ответил парень и, покончив с коробом Грохотова, переметнулся к другому возу.

Утром из заводских труб показались первые клубы дыма. Они повисли над узкой долиной и потянулись вслед уходящему порожняком обозу. Никита, прислонившись к передку саней, изредка понукал коня, который легко бежал по проторенной дороге на рудник.

На рудник обоз пришел на следующий день. Никита разыскал Кайгородова, который в это время налаживал обжиг.

— Ну как, доставили руду? — спросил Даниил, крепко пожимая руку Грохотова.

— Прямо в печь, — улыбаясь, ответил Никита и по-хозяйски окинул взглядом выработку. — Похоже, без нас тут не спали, — заметил он скупо.

— Надо опять отправляться в дорогу. Ждут руду в Сатке, ждут и в Златоусте.

— Вечор оттуда люди приехали к нам на помощь.

— Дремать не приходится. — Никита пытливо посмотрел на молодого штейгера. — А чево ради так бьешься?

— Будто не знаешь? — горько усмехнулся Даниил. — Давно ли гуляла казацкая плеть по твоей спине? Забыл?

— Нет, — брови Никиты сурово сдвинулись.

— Так и я не забываю, — заговорил с жаром Кайгородов. — Вот здесь, на рудниках, в проклятых ямах, прошла моя юность. — Рука Даниила простерлась по направлению северного склона Шуйды. — Видел ли я когда светлые дни? Нет, не было их. Думал, найду счастье в чужедальней стороне, в науке. Ночи недосыпал, голодом сидел — всяко было. Вот и штейгером стал, а все тем же крепостным остался. Могли продать, насмерть засечь. То же самое ждало бы моих детей. А теперь — я сам себе хозяин. Мне никто не связывает руки. Мы поднимаем рудники, а это оружие. Оно принесет нам свободу. Эх, друг ты мой Никита, — рука Кайгородова легла на плечо крестьянина. — Мы оба хлебнули немало горя, пора уже и нам жить по-человечески. Так давай же добывать свою лучшую долю, готовой нам ее никто не даст.

Грохотов в смущении слушал штейгера.

— Мы што, мы люди темные, — начал он медленно. — Знамо, когда прогоним дворян и заводчиков, облегчение крестьянину больше будет. Так народ бает. — Подняв голову, деловито спросил: — Стало быть, на Сатку подводы готовить?

— Да, — ответил Кайгородов и, простившись с Грохотовым, зашагал к шурфам.

Неожиданно Кайгородов услышал отчаянный женский крик. Круто повернувшись, он увидел, как сноха Ерофея Булатова, напрягая последние силы, тянула к себе из шурфа наполненную рудой деревянную бадейку. От натуги лицо женщины было бледно. Даниил понял опасность, которая грозила старику Булатову. В три прыжка Кайгородов оказался возле женщины и, схватив бадейку, которая зацепилась дужкой за выступ, с усилием вытащил ее наверх. Из шурфа вылез старый рудокоп.

— Ну, Данила, выручил ты нас с Дарьей из беды, — заговорил он. — Упаси бог, сорвись бадейка, тогда бы мне каюк.

Кайгородов начал осматривать вороток. Его мысли целиком были заняты валом, на который наматывалась веревка. Бадейка лежала рядом, Даниил подтянул ее к воротку и медленно начал спускать в шурф. Бадейка брякнула, значит достигла дна. Но вал по инерции все еще продолжал кружиться на всю длину веревки.

— А что если сделать механический стопор? Допустим, прикрепим его к левой стойке воротка. На вал одевается плоский железный круг с загнутыми по ходу зубьями. Как ты думаешь, дядя Ерофей? — повернулся Даниил к рудокопу и начал объяснять устройство зубчатки.

— Придумано неплохо. Только хлопот много. Надо ехать на завод, да и там займутся ли? Поди, не до нас им теперь? — Ответил Ерофей.

Два дня Даниил провел дома — готовил чертеж и расчеты, затем выточил модель зубчатки. Дерево попалось крепкое, и модель вышла на славу.

Рано утром он разбудил Артема:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза