Читаем Даниил Кайгородов полностью

— Да потому, что нам без царя никак нельзя. Загрызут нас без Петра Федоровича дворяне да купцы. Съедят. Ахмедка видел? — перевел разговор Кузнецов.

— Нет.

— Зайди к нему и откланяйся.

— Не пойму, — Кайгородов пожал плечами.

— И понимать тут нечего. Остаешься у меня, — заявил он решительно. — Будешь смотреть за рудниками и заводами. Пушки нам нужны и другое оружие. Утре напишем бумагу. Назначаю тебя главным доверенным над всеми рудниками. Съездишь на Воскресенский завод. Есть наказ от полковника Хлопуши. Посмотришь, как идет дело с отливкой пушек. Если увидишь там Хлопушу, передай от меня поклон. Шибко не задерживайся. Нужен на рудниках, — отрывисто закончил Кузнецов.

Даниил повернулся к выходу.

— Постой, — рука Кузнецова легла на плечо штейгера, — этих итальянцев и немцев оставь, а то несдобровать тебе от наших и катькиных полковников. Живо вздернут на виселицу.

Вздохнув, Кайгородов вышел. Иван Степанович крупными шагами стал ходить по комнате.

«Чудной парень, — подумал он про Даниила. — Ишь, ведь что выдумал: без царя! Хотя почему бы и не так? — Иван Степанович остановился посредине комнаты. — Ведь выбирают же наши казаки станичных атаманов. Вот собрать бы Всероссийский круг и выбрать в правители подходящего человека. Тьфу! Полезут же в голову дурные мысли. А все это штейгер виноват. Ну его к лешакам. Не нашего ума дело», — сняв нагар со свечи, Иван Степанович помолился и начал укладываться спать.

Кайгородов был доволен новым назначением. Наконец-то он будет свободным человеком, его знания принесут пользу отечеству. Он сделает все, чтоб легче жилось рудокопам, чтоб рудники разрабатывались разумно, а не хищнически.

С отливкой пушек на Воскресенском заводе дело шло на лад. Пробыв на заводе дня три, Даниил повернул на Юрюзань. Остановился у Неофита. Марфа встретила племянника с жалобами на мужа.

— Мой-то чисто сдурел на старости лет. Целыми днями пропадает на заводе. Хватит, говорит, на господ робить, послужим Пугачеву. Слышала я, — понизив голос, продолжала словоохотливая Марфа, — бают, этот самый Пугач живет, как турка. Баб у него целый обоз. Куда ни приедет, беспременно женится. Неуж правда?

Марфа испытующе посмотрела на гостя. Даниил улыбнулся.

— Враки.

— Я тоже так думаю, — живо подхватила женщина, — не царское дело с сударками знаться, а должон одну законную жену иметь. Раз поставлен народом — служи ему, а беса тешить нечего. Слыхал, поди, наш-то немец стрекача задал. Убег проклятый в Уфу, сказывают. — Помолчав, Марфа, вытерла вспотевшее от шестой чашки чая круглое лицо и вновь затараторила: — Старика-то Сысоича помнишь? Ну так вот, когда подошли наши к заводской конторе, а он выскочил в одной исподней рубахе на крыльцо и давай ругаться: такие, сякие, чтоб вам ни дна, ни покрышки. Плетей, кричит, на вас голоштанников мало. Заводские не стерпели, сдернули его с крыльца и помяли маленько. А старику много ли надо? Ну и отдал богу душу. Гурьяна, что на рудниках надзирателем был, кричники в печь бросили. А эта распутница Серафима-то в Первуху к брату уехала, прижала хвост, — исчерпав весь запас заводских новостей, Марфа спросила уже деловито: — Ты что, начальником, я слышала, стал?

— Поставили, — ответил Даниил.

— Да, чуть не забыла. Автомон-то здесь теперь живет. Дочка к нему приехала, да такая худая — кожа да кости, — покачала головой Марфа. — Сейчас, ровно, поправляться стала. Недавно ее видела.

Даниил поспешно поднялся из-за стола и схватился за шапку.

…Прохожие с удивлением смотрели на взволнованного человека в расстегнутом полушубке и короткой куртке немецкого покроя. Вот и домик Автомона. Кайгородов вошел в сени. На кухне была только мать Фроси.

— Здравствуйте, — заслышав шаги Фроси, он почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

— Даня! — раздался радостный возглас.

— Данилушка, милый, — Фрося нежно гладила его волосы, долго смотрела затуманенными глазами на дорогое лицо.

Даниил горячо поцеловал ее. Девушка прошептала чуть слышно:

— Пойдем в светелку.

Улыбнувшись своим мыслям, мать закрыла за ними дверь.

<p><strong>ГЛАВА 29</strong></p>

Прошло несколько дней со дня встречи Даниила с Фросей. Он часто бывал в домике Усольцевых. Обычно Автомон, завидев молодого штейгера, бросал сердитый взгляд на дочь и, одевшись, уходил из дому. Время было тревожное и ссориться с пугачевским ставленником он боялся. Автомон не раз ругал себя за то, что послушавшись Сысоича, пустил к себе на квартиру штейгера. Когда дочь увезли в монастырь, тешил себя мыслью, что она забудет иноверца, ан нет, опять воркуют, как голубки. Тьфу! Хлопнув в сердцах калиткой, Усольцев вышел на улицу. Постоял и, заметив, как из переулка появился какой-то всадник, хотел было вернуться обратно, но его остановил зычный окрик.

— Эй, ты, где тут живет Усольцев?

— Здесь, — нетвердо ответил Автомон и, приглядевшись к коннику, узнал Артемку. «Как бы не припомнил мне рудник», — подумал с опаской Автомон и попятился к калитке.

Не подавая вида, что он узнал бывшего надзирателя, Артемка спросил:

— Не у него сейчас Данило Кайгородов?

— Не знаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза