Даниил Андреев

«Ранее я также посещал РАБИНОВИЧ и знал, что окна ее квартиры выходят на Арбат. Я намеревался использовать это обстоятельство для того, чтобы произвести из окна ее квартиры выстрел во время прохождения по Арбату автомашины Сталина. <…> Я не посвящал РАБИНОВИЧ в свои замыслы. Приходил я к ней раза 3–4 под предлогом лечения зубов. Бывая в квартире РАБИНОВИЧ, я изучал, из какого окна лучше произвести выстрел и каким путем можно будет бежать после покушения. Наряду с этим, специально прогуливаясь по улице Арбат, я выслеживал автомашину Сталина, и мне несколько раз удавалось видеть, как его автомашина, не доезжая дома, в котором проживала РАБИНОВИЧ, сворачивала направо в Большой Афанасьевский переулок и через Малый Афанасьевский, минуя памятник Гоголю, выходила на улицу Фрунзе, направляясь к Кремлю. Из этого наблюдения я понял, что квартира РАБИНОВИЧ не может быть использована мною для осуществления своего замысла».

И здесь требовалась решающая улика – оружие. Его всезнающее следствие усиленно искало и – неужели всерьез? – рассчитывало найти.

«ВОПРОС: – Какое оружие вы имели при себе, выслеживая автомашину главы Советского государства?

ОТВЕТ: – Боясь возможного задержания охраной, я вел наблюдение за автомашиной Сталина, не имея при себе оружия. Я намеревался приобрести где-либо оружие после того, когда окончательно избрал бы место совершения террористического акта.

ВОПРОС: – Лжете. Следствию точно известно, что вы заранее искали оружие и готовились стать метким стрелком. Говорите правду.

ОТВЕТ: – Решив твердо, что террористический акт против Сталина совершу выстрелом из пистолета, я, чтобы не дать промаха и действовать наверняка, стал учиться метко стрелять.

Для этого я посещал созданный при горкоме художников-оформителей стрелковый кружок, занятия которого происходили в тире какого-то спортивного общества, расположенном в районе площади Ногина. На протяжении нескольких месяцев я усердно занимался, научился владеть оружием и метко стрелять.

Бывая в тире, я также присматривался, как можно было бы добыть оружие, но приобрести его мне так и не удалось»⁴⁷⁷.

Третий вариант – покушение в Большом театре, задуманное в 1940 году.

«Зная расположение Большого театра, я обдумывал, – судя по протоколу, в отредактированном виде цитировавшемуся в спецсообщении Сталину, признавался Андреев, – каким путем можно произвести выстрел, но опять-таки встретился с рядом препятствий».

«Вместе с этим моя ненависть к советской власти и лично против Сталина все больше и больше росла, и я продолжал изыскивать возможности осуществления задуманного мною террористического намерения. – Допрашиваемый перешел к четвертому варианту. – В том же 1940 году я решил каким-либо путем в один из праздников пробраться на Красную площадь и разведать обстановку – можно ли там во время демонстрации произвести покушение на Сталина. Дождавшись празднеств Октябрьской революции, я 7 ноября 1940 года вместе с коллективом служащих московского горкома художников-оформителей пошел на демонстрацию.

ВОПРОС: – В какой колонне вы шли?

ОТВЕТ: – В колонне Куйбышевского района.

ВОПРОС: – А какое место в этой колонне занимали?

ОТВЕТ: – Я находился на правом фланге и прошел Красную площадь в 50–60 метрах от Мавзолея.

При движении через Красную площадь в колонне чувствовалась большая уплотненность рядов, и я убедился, что при таком положении произвести выстрел очень трудно. Кроме того, я обратил внимание, что вдоль всей площади выставлена плотная стена охраны из военных»⁴⁷⁸.

По свидетельству Василенко, следователи его спрашивали: «…бывал ли он на Красной пощади?» и к ответу – «…бывал, на майских и ноябрьских демонстрациях как преподаватель, вместе с университетом» – в протоколе добавляли: «…изучал место возможного покушения». Возникала даже нелепая версия, что террористы подумывали о возможности взорвать на Красной площади атомную бомбу…

Первый этап следствия длился, начиная с ареста Даниила Андреева, тринадцать месяцев.

10. Лефортово

Лефортовскую тюрьму открыли по соседству с Алексеевским военным училищем в год убийства террористами Александра II. Тюрьма предназначалась для осужденных военным трибуналом. Она расширялась до революции, достраивалась после нее, став следственной тюрьмой «органов», менявших аббревиатуры, начиная с ОГПУ. Лефортово славилось пытками и карцерами. В советское время страшнее ее считалась только Сухановка, следователями усмешливо называемая «дачей», где пытали еще серьезнее.

Алла Александровна вспоминала Лефортовскую тюрьму с ужасом:

«…страшное, чудовищное место. Камеры маленькие, больше трех человек втиснуть туда было немыслимо. Серый цементный пол, коричневые стены и черный потолок, двери железные. В камере унитаз, рядом раковина – все черное. Высокие потолки, напротив двери – окошко. Моя койка была как раз под ним, но даже если я на нее вставала, то до окна не дотягивалась. Окна забраны “намордниками”. Света попадает совсем чуть-чуть, и в камере круглые сутки горит голая лампочка.