Даниил Андреев

Допрос «главы террористического заговора» 28 июля вел вместе с заместителем подполковником Сорокиным генерал-майор Леонов. Невысокий, большеголовый, Леонов вначале сидел, слушая вопросы Сорокина и ответы Андреева, потом начинал спрашивать сам, то громко, с театрально-патетической интонацией, то с презрительной усмешкой, иногда вставая и расхаживая по большому кабинету:

«– Являясь активным врагом, вы замышляли более гнусные планы борьбы против советского народа. Показывайте об этом.

ОТВЕТ: – Я не хотел бы говорить о своих более тяжких преступлениях, но вижу, что скрыть их мне не удастся»⁴⁷⁵.

Сам слог протокола свидетельствует о том, что признания облекались в формулировки, необходимые обвинению, и отличить то, что действительно говорил допрашиваемый, а что ему приписано, затруднительно. Андреев признавался, что критически относился к методам коллективизации и индустриализации, а в протоколе говорилось, что он не соглашался «с решениями партии и правительства» и «озлобился против советской власти». Цель признаний – подтверждение главного пункта обвинения. Протокол звенел чеканными формулировками самообличений:

«Вся моя ненависть обратилась против Сталина, в лице которого я видел олицетворение советской власти, последовательного и твердого руководителя Советского государства. Поэтому, начиная еще с тех пор, я поставил своей целью убить Сталина.

Я был уверен, что смерть Сталина вызовет растерянность в Советском правительстве, активизирует в стране враждебные силы и ускорит падение советской власти.

Подготовляя себя к террору, я перечитал много литературы о террористах и, восхищаясь их решимостью, начал сам изыскивать возможность осуществления террористического акта против главы Советского государства»⁴⁷⁶.

Вариантов возможного покушения на Сталина рассматривалось по меньшей мере четыре. Можно предположить, что их обсуждали герои «террористической» главы «Странников ночи». То, что все они – художественный вымысел, следствие во внимание не принимало, слишком реалистически и убедительно была глава написана.

Первый вариант – покушение на даче Сталина, в Зубалове. Главной уликой стали летние поездки Андреева на дачу Муравьевых на Николиной Горе, находившуюся в нескольких километрах от Зубалова. Его друзья – дочь покойного адвоката и ее муж, Гавриил Андреевич Волков, в начале войны арестованный и в 1943 году умерший в тюрьме, попали в сообщники. То, что Сталин после гибели Аллилуевой в Зубалове бывать не любил, к делу не относилось, – заговорщики этого могли не знать.

«ВОПРОС: – ВОЛКОВА знала, с какой целью вы поселились у нее на даче?

ОТВЕТ: – Прямо о своих замыслах ВОЛКОВОЙ я не говорил, но она знала о моем враждебном отношении к руководителям партии и Советского правительства.

ВОПРОС: – Какими сведениями для осуществления вашего вражеского замысла снабдила вас ВОЛКОВА?

ОТВЕТ: – Совершая с ВОЛКОВОЙ и ее мужем прогулки в район поселка Николина Гора, я после изучения местности пришел к выводу о том, что, пользуясь природными условиями, можно было бы под покровом лесов и зарослей проникнуть непосредственно к даче Сталина и во время его прогулки совершить террористический акт.

Но когда от ВОЛКОВЫХ я узнал, что подходы к даче усиленно охраняются, а сама дача обнесена высокой каменной стеной, и полагая, что там, возможно, имеется какая-либо сигнализация, я понял, что пробраться к даче мне не удастся.

ВОПРОС: – Однако известно, что дачу ВОЛКОВОЙ вы продолжали посещать и в более позднее время.

ОТВЕТ: – Не оставляя мысли о покушении на Сталина, я в 1938 году снова посетил ВОЛКОВУ на ее даче в Николиной Горе и, окончательно убедившись в непреодолимых препятствиях к осуществлению моего намерения, решил действовать в другом месте».

Последовал вопрос: «Где?» И обвиняемый стал излагать второй вариант возможного покушения на Сталина «в то время, как он будет проезжать в автомашине по Арбату».

На Арбате в доме 9 жила давнишняя знакомая и пациентка доктора Доброва зубной врач Амалия Яковлевна Рабинович, в свою очередь, лечившая добровское семейство. То, что Андреев лечил у нее зубы летом 1939 года, стало решающим эпизодом. Он признавался: