«Измена» потрясла Татьяну Усову, самонадеянно ничего не замечавшую. Ее Алла Александровна запомнила в те дни «с цветком в волосах, некрасивой, но цветущей». В одном из писем Даниил, признавая, что в отношении к Татьяне, кроме сочувствия и благодарности, ничего не испытывает, написал ей, что «их взаимоотношения должны будут измениться»369. Та поняла эти слова противоположным образом. Ее сестра так передает обстоятельства тех дней:
«Насколько я могу судить по отрывочным фразам из маминых писем, внешне события происходили так: сразу же после моего отъезда Таня затеяла капитальный ремонт квартиры, и когда Даня внезапно приехал, в комнате был сплошной хаос и негде даже присесть. Тогда он сказал, что придет позже, и, видимо, пошел прямо к Алле.
Мне трудно судить, как и в какой последовательности развивались эти драматические события. Но вот (из письма мамы), как при вспышке зарницы, эпизод из того времени. Немного убравшись, Таня идет в церковь (стало быть, Даня сказал ей, что пойдет туда?!). И что же видит: Даня и Алла ставят вместе свечи. Не знаю, подошла ли она к ним или по выражению их лиц поняла, что уже поздно?.. Неизвестно мне также и то, когда, как и в каких словах Даня сказал о своем решении. Но не исключено, что он и не придавал такого значения той фразе, после которой Таня считала его уже своим женихом. <…> Я-то всегда считала, что она Дане совершенно не подходит, хотя бы уже потому, что в ней преобладали черты скорей не женского, а мужского характера. Даня же, как, наверное, все поэты, очень ценил в женщинах именно женственность»370.
Разрыв Даниила с дочерью трагически переживала Мария Васильевна, смотревшая на предполагаемый союз ее с поэтом как на великое событие и в собственной жизни. «Здесь храм строился!» – восклицала она. Простить ни его, ни в особенности «коварную разлучницу», о коей жадно собирались все недобрые слухи, они не могли. Но Андреев иногда, в отсутствие Татьяны, категорически не желавшей его больше видеть, навещал Марию Васильевну, хотя ему приходилось всякий раз выслушивать от нее жестокие упреки.
Малахиева-Мирович, соглашаясь, что «брат из Салтвореры (Сальватэры!) / Изменой путь свой приземлил», напрасно призывала Татьяну «Собрату сломанные крылья / Лучом прощенья исцелить». А потом убедилась, что «…“вина” Даниила по отношению к Татьяне совсем не так велика, как ей (и мне) казалось. Вся вина сводится к тому, что “сбился с тона” – не тем голосом сказал то, что имел право сказать. А сбился потому, что был переутомлен фронтом и ошеломлен нахлынувшим чувством к женщине, которая давно влекла его и красотой, и своей унисонностью в вопросах искусства, и влюбленностью в его личность и творчество»371.
12. Возвращение в Москву
Андреев отбыл по месту службы. Алла Александровна описывает эту пору так:
«Я жила ожиданием Даниила. Единственное, что хорошо помню из того времени, – это “Гамлета”. Я начала с увлечением работать над эскизами к спектаклю, который, естественно, мне никто не заказывал и никогда бы не заказал. <…>
Я была очень увлечена этой работой. Писала ночами напролет, потому что днем ездила к Сереже в больницу и еще зарабатывала преподаванием в студии. Этими же ночами писала и письма Даниилу.
Работа над “Гамлетом” заполняла время, когда я еще жила одна в гоголевском доме. Потом Сережа вернулся домой из больницы, и Наташа переехала к нему, а я перебралась в комнату Даниила в Малом Левшинском и стала приводить ее в порядок, чтобы, когда он вернется, его ждал прибранный дом и я в этом доме. <…> Через какое-то время вышел указ отпускать с фронта специалистов для работы по профессии. Через Горком художников-графиков я стала добиваться, чтобы Даниила отозвали…»372
В начале осени фронтовой госпиталь, со службой в котором он свыкся, получил приказ о передислокации. Видимо, к этому времени относится эпизод, переданный, со слов самого Андреева, в воспоминаниях Бориса Чукова. У начальства госпиталя «не было письменного стола, и Д. Л. пошел в соседний дом и под честное слово вернуть забрал полированный письменный стол у симпатичной барышни-латышки. При перебазировании <…> Д. Л. с ужасом увидел, что стол уже погружен солдатами на грузовик. Он потребовал возвращения стола хозяйке, что было встречено солдатами дружным смехом. Тогда Д. Л. вступил в драку с солдатами, те были поражены его решимостью и уступили. В итоге стол был возвращен»373.
Войска Прибалтийского фронта перешли границу, двигаясь на Будапешт и Вену. Госпиталь тронулся вслед за наступающей армией. А рядового Андреева, после долгих хлопот, в октябре 1944-го откомандировали в Москву, в Музей связи Красной армии для участия в оформлении экспозиции. Упорные хлопоты Аллы Александровны возымели действие. Она вспоминала о его возвращении: